Витольд Недозор - Дочь Великой Степи. Танец клинков

И меньше всего на свете ей хотелось подвергнуть свою дочь испытанию Ведьмой.

Когда Гипсикратия повернулась к мужу, на ее лице уже не было страха. А на его лице больше не было улыбки.

– Я и воин, и купец, – медленно произнес Теокл. – Царем же мне действительно не быть. Но хорошо, что мы не взяли в эту поездку никого из слуг – и, да будет на то воля богов, наш повелитель, царь Митридат, не проведает о твоем гадании.

Он внимательно оглянулся по сторонам, будто и вправду ожидая увидеть где-то среди кустов лазутчиков Митридата. «Блистательный» конь в недоумении переступил передними ногами, коротко и обиженно заржал. Конечно, никого вокруг не было: лошади первыми обнаружили бы чужака, причем Ксанфа, малорослая и неказистая, почует его куда раньше боевого коня – недаром она прежде паслась в степном табуне…

Гипсикратия украдкой перевела дух: Теокл явно передумал испытывать гаданием судьбу их дочери.

Солнце, доселе нетерпеливо ворочавшееся за горизонтом, поднимавшее рыжей щетиной лучей темный полог ночи, вдруг словно бы встало дыбом, могучим скачком вынесло свое тело над краем небес. И восход обрушился на землю всей своей мощью: букетом запахов, шелестом утренних ветерков, разноголосым щебетом со всех сторон. Все это уже было и раньше, но сочилось, словно тонкая струйка через запруду – а вот теперь запруду прорвало.

Гипсикратия стояла спиной к восходящему светилу – и сразу почувствовала, как его лучи ласкают ее открытое левое плечо, ногу от завязок сандалии до середины бедра: на женщине был только домашний хитон, короткий и легкий. За пределами дома эллинкам в таком одеянии показываться не подобает, да ведь она, переступив порог, накинула гиматий… который сейчас лежал расстеленный на траве, словно покрывало поверх брачного ложа.

– О любимая! – Муж смотрел на нее с веселым изумлением. – Я не помню: разве мы пересекли ручей?

– Нет, – Гипсикратия взглянула на него удивленно.

– Тогда где и когда твоя одежда успела промокнуть?

Она на мгновение оторопела – а потом ей вспомнилось, что хитон на ней из тончайшего косского шелка: очень немногие купцы балуют своих жен столь дорогими подарками! И когда она впервые предстала в таком одеянии перед мужем, он, сраженный наповал, тоже пробормотал что-то насчет «мокрой ткани», через которую все видно…

Сейчас, конечно, видно еще больше: невесомый шелк насквозь пронизан медным сиянием солнечного света…

– Хороша? – Гипсикратия задорно подбоченилась.

– Прекрасна! – подтвердил Теокл.

– То-то, – кивнула она. – Я – лошадка степной крови, а не городская корова эллинской породы! Мне ни к чему ни фаския , – Гипсикратия хлопнула себя по хитону на уровне груди, – которой иные эллинки поддерживают свое обвисшее вымя уже после первых родов, ни сублигакул !

Она провела руками вокруг бедер, будто изображая расплывшиеся телеса – и туго стягивающую их повязку-набедренник.

Тут ее вдруг словно что-то зацепило. Загадочное, трудноуловимое, связанное с ее словами – но…

Или она не произносила именно эти слова?

А что и почему она произнесла? И на каком языке?

Гипсикратия быстро посмотрела на дочь. Та по-прежнему безмятежно улыбалась во сне.

– Ты уверена, что на тебе сейчас нет всего этого, жена моя? – в глазах Теокла заплясали озорные искорки.

– Можешь проверить, муж мой!

Они шагнули навстречу друг другу, и руки Теокла скользнули под ее хитон. Ласкавшие ее крепкие, но нежные ладони были горячее солнечных лучей, – а расстеленный плащ и в самом деле стал их супружеским ложем…

И тут, когда нельзя и не надо было ни о чем думать, когда Гипсикратия действительно ни о чем не думала – на нее снизошло осознание: названия нагрудника и набедренника она произнесла на латыни. На языке римлян.

Почему? Как это вообще возможно? Ведь она не говорит на латыни и почти ничего не знает о римлянах, лишь слышала о них мимоходом, но никогда не видела…

Нет, это она тогда их не видела. И за мгновение до того, как оказаться в объятиях Теокла – под медными лучами яростно рвущегося к зениту солнца, под тусклым слепым взглядом гранитного истукана, – она произнесла все слова по-эллински.

Не сейчас. Тогда. В краткую пору своего женского счастья, супружеского и материнского.

Эта пора была уже близка к завершению, чего не знал еще никто на свете – кроме, может быть, богов. Или каменной Ведьмы.

А сейчас…

Греческие умники давно уверяют, будто боги то ли покинули наш мир, то ли их и вовсе никогда не было – а мир и люди зародились сами из каких-то «вихрей хаоса». Что это такое и как их понять – не знаю; да они, похоже, и сами не знают. Я не берусь судить.

Но если из моей жизни можно извлечь уроки, то один из них таков: человеку следует держаться подальше от богов и демонов, не пытаясь их различать. От богов, демонов и их дел.

Как сказано в древнем гимне:

Сейчас до полудня еще оставалось много долее часа, но солнце, висевшее в белом от зноя небе, было ярким, как медный щит, свирепым и раскаленным, словно тавро, которым клеймят скот и рабов.

Здесь они скрыты от его прямых лучей. Но яростный свет лился сквозь широкий проем над входом.

Старые опытные бойцы говорят: выходя на арену, прижмурь глаза, чтобы солнечные лучи, отражаясь от белого песка, не ослепили тебя на миг, который может стоить жизни. Она всегда прислушивалась к таким советам, потому и жива.

Сделав пару глубоких вдохов-выдохов, Гипсикратия проверила, надежны ли завязки ее «одежды». Еще раз вздохнула украдкой, вспомнив, как только что в полусне-полубреду вспоминала латинское название этого предмета. И обвела взором низкий полуподвал оппидиума.

Пол был выложен неровными каменными плитами, пока что чистыми – если не обращать внимания на мелкий сор и обглоданную куриную косточку у стены. Гипсикратия так часто видела их испачканными кровью. Кровью счастливцев, которые, пусть и шатаясь, уходили с арены на своих ногах…

– Вейу, направь руку мою и одари меня, дочь свою, милосердием своим… – прошептала скифянка одними губами.

И плотно зажмурив глаза, сделала шаг вперед. На песок арены. Под белесое небо.

Арена была привычная – пусть и не Большого цирка, а цирка Фламиния, что близ Тибра. За минувшее время Гипсикратия повидала много таких арен: цирки в Капуе, Помпеях, даже в полугалльском Медиолане. И площади с наскоро построенными трибунами, и городские форумы, и даже просто огороженные канатами утоптанные участки земли. Большие и малые, круглые, прямоугольные…