Витольд Недозор - Дочь Великой Степи. Танец клинков

Порка, которой подвергают провинившихся гладиатрис, – это, конечно, не мачехины розги в родном йере, но ничего, можно вынести. Она вынесет – и будет жить дальше. Потому что ее жизнь нужна не только ей.

– Вот что, – буркнул ланиста. – Чего уж говорить – разозлился я сперва крепко. Но потом поговорил с Авлом и еще двумя рудиариями… Да и сам видел: я все-таки в своем деле не последний человек. Ты точно следовала приказу, и твоей вины тут нет. Эта… – Лицо ланисты перекосилось от злобы. – Эта жирная корова сама напоролась на копье. Другой бы приказал тебя бичевать – но с тем же проком можно сломать твое оружие… Видать, правы те, кто говорит, будто нечестные бои не угодны богам!

Руфус в досаде вскочил из-за стола и зашагал по комнате. Гипсикратия украдкой следила за ним взглядом.

– Сенатор Секст Публий, проигравший на этом бою сорок тысяч, конечно, не будет мне благодарен, – ланиста выплевывал слова, словно едкую горечь, которую не удержать во рту, – да и Лициний меня невзлюбит. Но… Если он потребует отдать ему тебя взамен сицилийки – я, конечно, не соглашусь. Тем более что претор – из наших, из «красных». Он, кстати, через семь дней дает пир, куда пойдешь и ты… Будет ли там бой для гостей – не знаю, но он хочет видеть на пиру несколько моих парней. А из женщин – только тебя. Всё, ступай.

– Достопочтенный господин… – Скифянка поклонилась. – Твоя рабыня благодарит тебя.

Выйдя из таблиния, Гипсикратия вытерла со лба холодный пот и пошатнулась, ощутив внезапно нахлынувшую слабость.

Потом, уже проваливаясь в сон на узкой койке в своей каморке, она подумала: надо будет зайти в храм, принести жертву Матери-Земле. Флакончик благовоний, немного серебра – много-то у нее нет, – и все остальное, как положено.

Каждому свое. Черноволосой сицилийке, настоящего имени которой она так и не узнает, – смерть и безымянная могила. Ей – жизнь и надежда…

На пересечении двух улиц неподалеку от акведука Марция располагалась термополия, или, как говорил народ попроще, попина. Как ее ни называй, это была харчевня – впрочем, ее хорошо знал и любил люд, проживавший как в этой части города, так и в соседних кварталах. Всякий страждущий мог найти здесь местечко, чтобы отдохнуть, выпить и перекусить.

Заведение носило название «Под щитом»: над входом висел старый изрубленный скутум. Спустившись по каменным ступенькам, посетители попадали в довольно вместительный зал. Но многие вкушали пищу снаружи, усевшись на скамьи вдоль стен, что изрядно мешало прохожим – но что с того, если трактирщице это выгодно? Уже с улицы чувствовались запахи, от которых текли слюнки: преобладал среди них запах мяса, запеченного с розмарином.

В центре помещения и вдоль стен стояло несколько больших столов, грубовато сколоченных, но крепких, а вокруг них – такие же неказистые табуреты: простершись на ложах, пищу вкушают лишь важные да богатые – да и то только по вечерам или на пирах. На стенах трактира были фрески, незатейливые, но написанные довольно неплохо. Нереида с лирой в руках, на морском коне-гиппокампе и в компании двух рыб. Огромный полуголый воин пьет прямо из горлышка амфоры. Трое мужчин играют в кости – совсем как та компания в углу… Танцовщицы в легких коротких туниках, мало что скрывающих…

Девушка за стойкой подавала миски и чаши людям, выстроившимся в очередь. Она обслуживала клиентов ловко и быстро, но клиентам-мужчинам, по правде говоря, больше нравилось, когда красотка наклонялась за очередной миской или кувшином вина – вольно или невольно демонстрируя при этом то, что скрывалось в вырезе туники. Рабыня в длинной залатанной хламиде черпаком доставала из одной амфоры оливки, из другой – полбу, раскладывала их по широким мискам и передавала старшей служанке. Тут же над прилавком висели связки луковиц и чеснока, колбаски и прочая снедь.

Еда была вкусная, хоть и незамысловатая. Здесь уж точно не накормят жареной собачатиной или чем-нибудь похуже, как это нередко случается в дрянных «обжорках» на окраине города.

В трактире «Под щитом» можно было увидеть посетителей разного рода. Вот в укромном уголке устроилась парочка. Они говорят вполголоса и не сводят друг с друга глаз. Любовники? Муж с женой, решившие прогуляться? Рабы из богатого дома? Чуть поодаль – мужчина средних лет, по виду приехавший в Рим торговец; он обедал в одиночестве, с важной неторопливостью обгладывая жареного цыпленка. В сторонке два человека, судя по разговору – возницы, да и пахнет от них соответственно. Они весело смеются, иногда ударяя кулачищами по столу.

Шум разговоров, звон чаш, хохот наполняли термополию и разносились далеко за ее пределами, поскольку дверь была открыта и всякий прохожий, пожелавший побаловать себя недорогой едой и винцом, а возможно и интересной беседой, без труда отыскал бы это заведение даже с закрытыми глазами.

Сюда не забредали совсем уж оборванные пролетарии [3] Здесь: гражданин, не имеющий имущественного ценза. ( Примеч. ред. ) , бродяги, поденщики или рабы с городских строек. А вот актеры-мимы и акробаты заходили, рыночные торговцы тоже. Находилось место и для гладиаторов…

Вообще же в попинах можно было встретить кого угодно, узнать основные новости – от уличных до поступавших со всех концов республики и даже из далеких стран, заключить и обмыть договоры между мелкими торговцами и подрядчиками. Можно было поделиться слухами. Или просто отдохнуть…

Римские харчевни отличались от эллинских так же, как и города. У эллинов женщинам не полагалось ходить по кабакам, тут же никто не обращал внимания на двух молодых женщин в туниках до колен и прочных сандалиях-калигах, похожих на солдатские. И уж подавно никто не придал значения тому, что одна из посетительниц прислонила к столу крепкую палку, а у другой из-под верхней накидки выглядывает рукоять ножа.

…Раз в месяц, иногда и чаще, а перед большими играми – в обязательном порядке, лудус Руфус выделял своим гладиаторам день отдыха. Каждый проводил его по-разному. Секуторы и фракийцы с тавромахами обычно искали женщин по своему вкусу и кошельку, кто-то ходил на представления мимов или даже пересекал Тибр, чтобы отдохнуть среди рощ и лугов. А вот гладиатрисы…

Иные из них тоже бегали на свидания, а вот Личиска и Гипсикратия все больше прогуливались по Риму. Старшая рассказывала о Городе, а скифянка слушала и запоминала – вдруг пригодится.

Убранство термополии было знакомо им обоим – такие заведения были разбросаны по всему городу. Гипсикратия с Личиской уже бывали тут и знали, что хозяйку зовут Бетиция Руфа. Когда-то она, должно быть, слыла красоткой, но теперь была уже немолода – тело оплыло, лицо побагровело от кухонного жара, груди свисали пустыми бурдюками, а на колодообразных ногах отпечаталась сетка вен. Впрочем, она по-прежнему отличалась добродушным нравом, умела поддержать разговор и расположить к себе посетителя, да и готовила недурно… У Бетиции было несколько помощниц – привлекательных девушек, среди них – смуглокожая каппадокийка Пассия девятнадцати лет от роду, приобретенная совсем недавно.