Елена Чутская - Страсти по Магдалине

Мириам провожала купца до ворот.

– Если я буду тебе нужен, моя госпожа, сообщи Араису. Он остается смотреть за домом и торговать в лавке.

– Нет, почтенный Ферхат. Я больше не потревожу тебя.

– Твоими молитвами, женщина. Твоими молитвами…

Он уехал. Мириам сама закрыла за купцом ворота и не почувствовала боль утраты, ее сердце не устремилось за ним. Оно промолчало.

Вечером слуги накрыли стол на верхней террасе, с которой виднелась гладь озера. Лодки плавно скользили по черным волнам, рыбаки после тяжелого дня возвращались домой. Когда ветер дул со стороны пристани, в воздухе чувствовался запах вяленой рыбы. Ее развешивали прямо на берегу, покрывали тонкой сетью, защищая от назойливых чаек. Другого промысла в Магдале не было.

Небо покрылось пестрыми облаками, на ярком голубом пространстве они розовели от заката. Отражая небесную поверхность, озерная вода тоже сделалась розовой. В пестрых сумерках за несколько минут до полного исчезновения раскаленного диска даже разгоряченный воздух стал нежнее и упоительнее. Природа замирала, как будто навсегда прощалась с солнцем. Не было слышно стрекотание цикад, шелеста листьев, пения птиц. Но стоило погаснуть последнему лучу заходящего солнца, как быстро наступала ночь, поглощая последние краски, отмирала природа, появлялись звуки, шорохи. Оцепенение спадало, как невидимые оковы, и жизнь продолжалась.

Иса сидел за столом на террасе и наблюдал, как золотые браслеты нежно звенели на женских руках. Мириам налила из кувшина молока, разложила на блюде вареную рыбу и овощи. Острым ножом сняла жесткую кожицу с нежной мякоти персика, нарезала кусочками и выставила перед ним в серебряной плошке.

К ужину она приоделась – белая туника, золотой пояс, волосы сплетены жемчужными нитями в косы и уложены вокруг головы. Широкие браслеты жриц храма Исиды мерцали серебром выше локтя, на запястьях звенели браслеты Венеры. Аромат горького миндаля, исходящий от женского тела, затмевал все запахи ночи.

Завороженный неземной красотой, он молча сидел за столом и ничего не ел.

– Женщин в таком наряде я видел в храмах Греции. Жрицы богов. – Иса задумчиво смотрел на плавные танцующие движения тонких рук. – Сегодня какой-то праздник? – решил он поинтересоваться, когда Мириам зажгла огонь в факельных чашах.

Она загадочно улыбнулась.

– Нет.

Молчание продолжилось. Иса, осторожно вздыхая, смотрел на небо. Свет факелов приглушал свет любимых звезд.

– Все это время я хотел спросить, как ты нашла меня во дворце Ирода?

В женских глазах заплескалось счастье.

– Ты разве не знал, Иса? Раньше я и сама жила на Олимпе, а сюда на эту грешную землю спустилась лишь затем, чтобы отыскать на ней тебя.

Улыбка замерла на его лице и через минуту пропала вовсе. Он опустил глаза, лицо застыло неподвижно, отрешенно.

Мириам заметила перемену в его настроении и тут же пожалела о сказанных словах. Сколько дней и ночей она ждала этой встречи, мечтала о тихой беседе, струящейся, словно лесной ручей, о ласковых взглядах и простых нежных словах. Что не скажут губы, то прошепчут глаза. Но сегодня она поторопилась, и в одночасье разрушились хрупкие мечты.

Еда остыла, персики истекли сладким соком. Две запоздалые пчелы, усевшись на край блюдца, пили сладкий нектар. И в этот раз он ничего не съел. Мириам накинула на плечи красную кайму и поднялась, чтобы убрать со стола. Лишь на мгновенье боль обиды затмила разум.

– Но вернуться назад я уже не смогу, Иса, – тихо добавила она.

Он неожиданно вздрогнул то ли от испуга, то ли от вечерней прохлады. Поднял глаза, и взгляд уколол ее в самое сердце. Большие карие глаза смотрели с тоской и печалью, как будто извинялись за какой-то проступок, который еще не совершен, но обязательно, неизбежно произойдет. И он уже был готов просить у нее прощение за ее же несбыточные мечты. Покаяться перед этой красивой женщиной за ту надежду, которую, может быть, и сам невольно подарил ей. Обхватить руками стройные ноги, прижаться лицом к складкам тонкой одежды, вдохнуть сладкий аромат стройного тела и никуда не отпускать. Не любить ее он не мог! Она заполнила все его существо, сознание, всю душу сковала незримыми оковами и завладела сердцем. Но признаться ей он не решался. Даже ее дом, его уют, окружающая забота и теплота, все нравилось ему, но было пока чужим. Всем этим он пользовался в долг, как будто ненадолго это было дарено ему. И все закончится как раз тогда, когда он уже и сам поверит, что это все его и принадлежит ему по праву: и земля, и дом, и она сама. Как он мог уступить ей, поддаться чувству и жестоко обмануть, когда сам до конца не понимал собственных желаний. Одно он знал наверняка: она уже любила его. Скрыть это было невозможно. Жизненная сила, заложенная в хрупкой женщине, восхищала и пугала одновременно. Он боялся, что эта сила однажды полностью поглотит его, лишив воли и разума. Одиночество прошлой жизни противилось такому напору неизведанной любви, неиспытанной страсти. И все же любовь ее затмила для него все огромное звездное небо. И когда тихими вечерами он выходил во двор смотреть на небосвод, то искал самую яркую звезду, от далекого света которой тихо плакало его сердце и нежилось в нежданно подаренном счастье. Но пока это были только мечты. И он качнул головой, прогоняя их.

Заметив непримиримый жест, Мириам невольно выпрямилась, расправила поникшие плечи. На миг, только на один миг ей показалось, что он скажет «да». Так нежно весь вечер смотрели его глаза, а улыбка блаженства играла на губах. Но встретив немой отказ, она устыдилась высказанных чувств. Впервые увидела в глазах мужчины не желание, а страх перед ней.

– Ты так ничего и не съел.

– Я не голоден, моя госпожа. Позволь мне уйти в свою комнату.

– Иди.

Не торопясь направился Иса к лестнице, но вдруг остановился, захотел вернуться и передумал. Какая-то внутренняя борьба не давала ему покоя, мешала сказать одно единственное слово, а она застыла и ждала.

– Ты красивая женщина, Мириам, – и тихо сошел вниз.

Она выпустила из рук серебряное блюдо, закрыла лицо руками. Ее душили слезы. И Мириам поняла, что они еще долго будут застилать ей глаза, разрывать грудь, и выплакать их нужно сейчас, пока ее никто не видит, чтобы потом больше никогда не стыдиться этих жалких слез. Она тихо зарыдала, стараясь приглушить ладонями невольные всхлипы.

Как привидение на террасу из темного угла коридора вышла Есфирь. Вид ее испугал Мириам, бешено заколотилось сердце.

– Что случилось, Есфирь? Такой поздний час.

– Прости, дочка, – старая кормилица не хотела мешать. – Но тебя спрашивает какая-то женщина. Говорит, что ты ее знаешь.

– Кто она? Имя сказала?