Дмитрий Райн - Возрождение из пепла. История города Узников

Возможно, я видел ее в детстве, и в моей памяти отложился ее не четкий образ, а может быть мне и вправду предстоит ее повстречать.

Погода на этот раз была ясной, хотя верхушки деревьев не позволяли проследить за красивым закатом. Я шел с улыбкой на лице, думая о приятных вещах, и о той девушке, что мне снилась. Удаляясь глубоко в лес, я покидал город Узников, наконец, обретая свободу.

Уже полгода я разгребаю архивы поганого города, в который меня направили вести учет умерших от эпидемии, в надежде найти какую-нибудь связь между происходящими событиями. За пятнадцать лет, что я отлавливал ведьм и за семь, что нахожусь в чине следователя, мне не доводилось видеть ничего подобного.

Когда я прибыл сюда, город был несколько другим. Чума только начиналась. Сейчас окрестности просто не узнать.

Каждый вечер, проходя по улице, закрывшись тряпочной маской, пропитанной уксусом, я насчитываю семь – восемь трупов. Чума не щадит никого. Девочки и мальчики, старики и старухи – никого.

По ночам в городе очень светло. Костры, сжигающие чумные тела, не прекращают гореть. Ежемесячные отчеты главному епископу заключаются в тысячах умерших. Улицы города пустеют. Трудно найти человека, с кем бы удалось поговорить. Город Проклятых – замолчал.

Меня поселили на заброшенную кузницу, где полгода назад скончался местный кузнец. Иногда мне кажется, что запах его прогнившего тела все еще витает вокруг меня. Печи здесь давно остыли, а оружие, что было на складе – разворовали. Слышал, что у кузнеца был сын, который покинул город, до того, как его обнесли высокой стеной.

– Молодец мальчуган, он единственный кому повезло – все чаще думаю я.

Теперь покинуть город не предоставляется возможности. Высокая стена покрывает всю территорию. Вся оставшаяся стража сконцентрирована на отлов беглецов. Учесть тех не самая приятная. За побег, как и за колдовство, сжигают на костре. Разве что не пытают перед этим.

Сижу в полумраке, разбираю архивные записи судов. Короткие скучные архивные дела, без следствия и жестокие приговоры. На столе лежит очередное тело, погибшее при загадочных обстоятельствах.

– Кто – же все – таки я такой? – все чаще думаю о себе, с тех пор, как попал за стены этого города

Я родился в обыкновенной семье крестьян, где не было роскоши, где каждый делал то, что умеет. Уже с трудом помню, как оказался на службе Бога, в которого никогда не верил. Но отчетливо запомнил тот день, когда стал охотником и помню первую ведьму, отправившую на костер.

В моей семье воспитывалась любовь, а церковь сделала меня равнодушным ко всему. Ни чувств, ни страха, ни сожалений…

– Пора работать – размышлял я. Ни к чему эти пустые мысли. Нужно осмотреть тело, пока оно не приобрело специфический запах.

Сто тридцать шестой по счету случай удушения и выкалывание обоих глаз. Явный признак маньяка, которому мало жизней, что ежедневно забирает чума. На шее у подбородка всегда видны борозды, напоминающие круглый железный предмет с нечеткими контурами. Невозможно разглядеть рисунок целиком. Будто бы убийца пытается что – сказать, вкладывая этот предмет в свою удавку.

– Но глаза то выкалывать зачем?! Из – за подобных идиотов я и загремел сюда.

Инквизитор, что теперь заправляет городом, разрешил мне сжигать трупы, которые я приношу сюда после осмотра, прямо возле кузницы, если это кто – то из городской стражи. Странный и жестокий человек, никогда не показывающий своего лица.

По окончанию осмотра, не найдя ничего нового, я сжег тело покойного стражника и направился в город.

Каждая прогулка была абсолютно одинаковая: гора трупов и стоны, исходящие из-под дверей домов, отвратительная вонь разлагающихся тел, запах костров и горелой плоти.

Улицы повсюду кишат чумными докторами. Когда эпидемия только началась, многих заболевших крестьян выгоняли за ворота, давая им возможность уйти, Тех, кому было уже совсем плохо, сжигали сразу после остановки дыхания. Некоторые не заболевшие шли в помощники к чумным докторам, или прятались по своим хижинам. По ночам многие искали себе пропитание.

Раньше люди были менее напуганы и охотно делились со мной новостями, что намного облегчало расследование. Сейчас даже неунывающий пекарь Лоренцо замолчал вместе со всеми. Чума забрала его жену и ребенка. Теперь он всегда молчит. Его хлеб можно есть, разве, что, пребывая на смертном одре от голода. Он месит жесткое не вкусное тесто, вкладывая в него всю свою боль.

На месте, где раньше располагалась гончарная мастерская, теперь складывают трупы, чтобы я мог их осмотреть. Те, трупы, что находят ближе к центру города. Сегодня их уже двенадцать. Многие конечно чумные, но один, естественно задушен и ювелирно оставлен без глаз.

Мне удалось разглядеть круглую вмятину, напоминающую вдавленную монету с каким-то рисунком. С каждым новым трупом я убеждаюсь, что убийца хочет сказать причину этих смертей. Борозды становятся более четкими, а глаза выколоты, будто специально по краю.

– Что – же ему надо? – не выходило у меня из головы.

Мне доводилось наблюдать, что – то похожее на востоке. Стиль, конечно, отличался, но смерть была тоже очень быстрой. Жертву кололи острым предметом под мышку, протыкая сердце. Наступала мгновенная смерть, и не было ни капли шума и крови.

– Может заказной убийца, меняющий свой стиль?

В восточных землях я провел много времени, сопровождая Христианских миссионеров. Успехом такую работу трудно назвать. Там давно процветает иная религия. В ней меньше насилия, да и отношение к чистоте своего дело совсем иное.

Каждый новый день, подводил меня все ближе к разгадке этой тайны, но не было ясно, сколько я еще здесь пробуду.

Улицы шептались, что завтра будет казнь очередной ведьмы, подозреваемой в наведении чумы.

– Интересно на это посмотреть. Давненько я не видел танцующего инквизитора.

– Что будет, если умрет его портной – подумал я? Кто будет шить его роскошные наряды для экзекуций? Наверное, опять будет голышом щеголять, как это было при казне бардельной шлюхи.

Как ни странно, она ведьмой не являлась, но суд вынес ее приговор. Никто не стал уточнять обвинения. Нигде не встречал, чтобы интересовались судьбой шлюхи.

Утром я направился на площадь, в надежде, что смогу разобрать что – ни будь интересное в криках толпы. Да и сам процесс казни мне был не безразличен. За пятнадцать лет, что я охотился на ведьм, мое сердце стало твердым как камень. Я почти не испытываю жалости и сострадания. Чужие муки вызывают у меня скорее профессиональный интерес, чем жалость. А казни, сопровождающиеся танцами, выглядят весьма забавно.

По возвращению домой, обязательно напишу трактак о сумасшедшем инквизиторе города Проклятых.