Джорджетт Хейер - Цена желаний

– Милая! И что же он тебе сказал?

– Да ничего особенного, потому что я так его и не увидела. Он написал на нескольких страницах всякую чепуху, и все про то, как мне предстоит вскоре узнать, за какого подлеца я собралась выходить, что ты мерзавец и вор, и все в этом роде.

– Черт, вот свинья! – вспыхнул Мезурьер. – Конечно, он понял, что через год он уже не сможет помешать нашей свадьбе, вот и попытался очернить меня в твоих глазах. У тебя есть это письмо?

– Нет, я его сожгла. Подумала, так безопасней. Он внимательно посмотрел на нее:

– Ты имеешь в виду, чтобы оно не попало в руки полиции? Ты ведь ничего не скрываешь, дорогая? Если Верикер обвинил меня в чем-то конкретном, я хочу знать.

– Нет, ни в чем. – В мастерскую вошла Мергатройд. Антония встала со стола и бросила взгляд на брата. – Если вы кончили ругаться, ужин на столе. – Она подумала и добросовестно прибавила: – И если не кончили – он все равно готов.

Кеннет подошел к столу.

– Я снова рассердил ее, ведь правда, любимая? А где масло и уксус?

– Не рассердил, – сказала Вайолет печальным голосом. – Только обидел.

– Обожаемая! – сказал он сокрушенно, но проказливая улыбка чуть тронула его губы.

– Ничего, все прекрасно, – сказала Вайолет, садясь за стол на свое место, – но иногда я думаю, что тебя интересует только моя красота.

Он сверкнул на нее глазами, полусмеющимися, полусерьезными, и сказал:

– Я преклоняюсь перед твоей красотой.

– Спасибо! – холодно откликнулась Вайолет.

– Она не настоящая красавица, – заметила Антония, борясь с холодной куриной ногой. – У нее глаза слишком широко поставлены, это первое, и потом, не знаю, замечал ли ты, у нее одна сторона лица не такая красивая, как другая.

– Но посмотри на эту прелестную линию подбородка! – сказал Кеннет, уронив деревянную салатную ложку и проводя большим пальцем в воздухе линию.

– Когда же вы оба наконец прекратите! – возмутилась Вайолет. Она бросила обворожительный взгляд на Мезурьера, сидевшего напротив, и сказала: – Ну разве они не ужасны! Разве мы не отчаянные смельчаки, что входим в их семью?

Он ответил ей в том же духе, и они перебрасывались шутками до конца ужина. Попытки вовлечь в разговор брата и сестру были не слишком удачны. У Кеннета лицо пылало – обычный результат флирта Вайолет с другим мужчиной; а Антония, которую Вайолет попросила подтвердить Мезурьеру, что красный цвет ей вовсе не к лицу, что она в красном – как ведьма, ответила с такой отчаянной откровенностью, что разговор оборвался, подобно лопнувшей нитке.

– Вы ведь, кажется, художница? – поспешно спросил Рудольф.

– Нет, – ответил Кеннет.

– Что ж, может быть, я и не художница в том смысле, как вы, высоколобые, это понимаете…

– Ты не художница. Ты не умеешь рисовать.

– Спасибо, дорогой. И тем не менее я этим зарабатываю себе на хлеб, – сказала Вайолет сладким голосом. – На самом деле, мистер Мезурьер, я делаю афиши, занимаюсь рекламой. И думаю, у меня есть что-то вроде профессиональной сноровки… – Кеннет закрыл лицо руками и застонал, – профессиональной сноровки, – повторила Вайолет, – полагаю, мои работы имеют успех. У меня всегда было чувство цвета и линии, и…

– О, дорогая, замолчи! – взмолился Кеннет. – У тебя столько же чувства цвета и линии, сколько у бультерьеров Тони.

Вайолет глянула на него высокомерно:

– Не знаю, ты, видно, хочешь меня раздосадовать, но…

– Мой ангел, ни за что на свете не хотел бы тебя раздосадовать, но если бы ты только существовала, если бы ты молчала!

– Понимаю. Я должна сидеть как истукан, пока ты разглагольствуешь по поводу своих теорий.

– Не может же она вовсе не говорить, Кеннет, – сказала Атония рассудительно. И – к Вайолет: – Он хочет сказать – не говори об искусстве.

– Спасибо. Уж это-то я знаю: ведь, кроме Кеннета, никто не понимает в искусстве.

– А если знаешь, то какого же черта ты…

– Шампанское! – возвестил Рудольф, заполняя паузу. – Мисс Уильямс, вы хотите? Тебе, Тони?

– Почему в этом доме никогда нет льда? – спросил Кеннет, неожиданно отвлекаясь от темы.

– Потому, что мы купили дубовый сундук на деньги, предназначавшиеся для холодильника, – ответила Антония.

Перемена разговора, вкупе с шампанским, тут же спасла компанию от мгновенного развала. Об искусстве больше не заговаривали, и к тому времени, когда обе пары встали из-за стола и переместились на другой конец комнаты, Вайолет стала снисходительнее к Кеннету, который жаждал искупить свои прегрешения, а Рудольф вызвался сделать турецкий кофе, если Мергатройд не возражает. Они с Антонией отправились вместе на кухню и под насмешливым – впрочем, и снисходительным – наблюдением Мергатройд изготовили варево, которое, хоть и озадачило бы турка, можно было тем не менее пить.

Вечер был теплый, и от всего этого напряжения Антония так разгорячилась, что объявила: она должна принять ванну. Она ушла в ванную и вновь появилась в мастерской спустя четверть часа в пляжной пижаме, которая была ей очень к лицу, но оскорбила Мергатройд, сказавшую, что, мол, стыдно ей в воскресенье и все такое прочее. Кеннет без пиджака (что вызвало неодобрение Вайолет) возлежал на диване, заложив сплетенные руки за голову и расстегнув верхнюю пуговицу рубашки. Вайолет сидела на пуфе, изящная, спокойная, выдержанная, а Рудольф Мезурьер, сделав уступку жаре, расстегнул пуговицы своего чересчур приталенного пиджака и курил, склонившись над подоконником и выдувая на улицу кольца дыма.

Через десять минут позвонили во входную дверь, и Антония сказала:

– Это Джайлз.

– Господи, а я и позабыл, что он придет, – сказал Кеннет.

Вайолет инстинктивно потянулась за сумочкой, но успела только заглянуть в зеркальце, когда Мергатройд ввела посетителя и мрачно объявила:

– Вот мистер Джайлз.

Джайлз Каррингтон остановился на пороге, весело оглядывая присутствующих.

– Ну прямо картинка из великосветской жизни и жизни низов, – заметил он. – Тони принимает солнечную ванну?

– Входи и налей себе выпить, – сказал Кеннет. – И не стесняйся сказать нам худшее: мы все здесь свои. Стал я наследником или нет? Если стал, я покупаю холодильник. В этом проклятом доме нет льда.

Джайлз пропустил мимо ушей эти слова, но улыбнулся Вайолет.

– Бесполезно ждать от моих родственничков, что они познакомят нас. Моя фамилия Каррингтон.

– Я знаю. Они безнадежны. А моя фамилия Уильямс. Я невеста Кеннета, вы ведь знаете.

– Нет, не знал, но поздравляю его. Добрый вечер, Мезурьер.

– О, как мило с вашей стороны! – воскликнула Вайолет, бросая на него лукавый взгляд.

– Это просто его итонские манеры, – уверила ее Антония. – Когда начнется инквест, Джайлз?

– Во вторник. Тебе надо будет присутствовать.