Максим Греков - В тени креста

Щавей проковылял в указанную сторону и бухнулся на войлочную подстилку, возле сваленных в кучу сёдел. Сотник закашлялся – резкая боль в груди заставила его вскрикнуть. Неспешной походкой приблизился и Яков, молча расстегнул поддоспешник Щавея и задрал рубаху. Пока он рассматривал и ощупывал багрово-чёрное пятно на груди боярина, сам Щавей невольно всмотрелся в лицо Якова. Он не раз видел его подле воеводы, но так близко впервые. В отблесках костра казалось, что его жгуче-цыганские глаза смотрят как-то по-особенному, а розовые оспины на бледном лице совсем терялись в его чёрной курчавой бороде.

– Жить будешь боярин, – закончил осмотр Яков, – токмо, замотать тебя надо вокруг тулова потуже, и спать две седмицы придётся не вытягиваясь. Так что…, – Яков хитро подмигнул Щавею, – … а некой весёлой вдовушке, до которой ты охочий ходок, придётся подождать. С этакой раной ты к ней разве что лежа на санях, сможешь доехать. А на коня, тебе теперь долго не влезть. Не-е, таким, никак не взлезть. – Сально улыбаясь, вымолвил чернобородый. После украдкой обернулся на шатёр воеводы. – Ты побудь тут пока, я сейчас, – вмиг посерьёзнев, сказал Яков и суетливо отошёл в сторону.

Щавей заметил, как он скорыми шагами нырнул за княжий шатёр, в то самое время, когда сам воевода высунулся из этого шатра. Бельский махнул кулаком на своих подручных воев и сердито притопнул, чтобы они отошли подале от входа. После этого, князь пошарил глазами по сторонам и вернулся к себе, внутрь.

Не дождавшись Якова, Щавей забылся сном.

– И всё же…, ты боярин, что-то ведаешь о моей ладушке, – глядя прямо в глаза грека, сказал князь – Ведаешь, но таишь. Сколь годов помню, не было ещё случая, чтобы вы – Ласкари свои думы напрямки выкладывали. Человека на крючке держать, для вас слаще мёда. От того ты и в стане моём как хозяин себя чувствуешь, и речи со мной ведёшь не как с князем, а как с холопом!

– Нет, князюшка, что ты? – ровным голосом возразил Илья. – Я к тебе со всем уважением, да и дело то у меня особое – государево! – продолжал Ласкарёв, наблюдая, как засуетился воевода, – а что до слухов разных, которые по Литве гуляют, так то, я в расчёт не беру.

– Каких слухов? – навострил уши князь Фёдор.

– Ну, даже и не знаю…, – растягивая слова начал Илья, – говорят, что Казимир имеет большую опаску, в том, что твоя жёнка, в след за тобой, сбежит под крыло нашего государя. И чтобы уж наверняка избежать этого, он повелел окрестить её в латинскую веру, а с этим крещением заодно признать и брак её с тобой не действительным. А коли так, то и…, – Ласкарёв притворно замялся и поднял глаза ввысь, – … возможно выдать её замуж за пана из своего окружения. Ведь княжна то собой лепа и при дворе многие на неё заглядываются, да и земли твои, что пока под королевской печатью, обширны и богаты – приданое богатейшее, его круль как награду хочет использовать. Но это, конечно, всего лишь слухи – завершил Илья.

– А-а-а! – заломил руки князь, – проклятый, проклятый Казимир! Боярин, молю тебя, помоги вызволить жёнку, что хочешь для тебя сделаю…. Жизни не пожалею! – вскричал воевода.

– А что я? Али мне на Казимира войной идти, Вильню и Краков в осаду брать? – тем же манером, что ранее говорил князь, ответил ему Илья. – Ты, ведь и сам можешь себе помочь, – сказал Ласкарёв, искоса взглянув на воеводу.

– Я? Как? – сдавленно произнёс князь.

– Ну, как же…, как же, – притворно удивился боярин. – Твой брат Симеон, почитай в лучших друзьях у королевича Александра.

– Так что с того, – вяло ответил князь-воевода, – королевич никаких дел при дворе не ведёт, всё по застольям, да по охотам, помимо отца всем ростовщикам уже задолжал, дружба с ним никому ещё впрок не пошла, – сказал князь Фёдор.

– Всё так, всё так, – дважды повторил Илья, – но кое-что, ты князюшка упускаешь. Ты ведь хочешь вызволить свою жёнку? Ну, так упроси брата, чтобы тот бил челом королевичу. Коли захочешь, то слова нужные сам найдёшь и сумеешь вложить их в братовы уста.

– Ох, не знаю…, – смутился воевода.

– А ты подумай, может в этот самый день, пока ты в замешательстве, Казимир уже и назначил новое крещение, а может заодно и свадьбу?

Князь подскочил на месте и заметался по шатру:

– О горе мне! Господи помоги, вразуми мя господи! – он остановился напротив боярина. – Всё отпишу, всё сделаю, а надоть, так сам пойду на поклон к Казимиру!

– Эх-хе, этим только себя сгубишь, а её не спасёшь, – укоризненно покачал головой Илья, – ты, покамест, всё крепко обдумай до завтрашней ночи, к этому времени и мой посланец в Литву будет готов.

Боярин Ласкарёв уже собрался покинуть шатёр воеводы, как взгляд его зацепился, за оставленную на грубом столе розетку.

– А с этим, что мыслишь делать? – палец Ильи указала на орденский знак.

– А ты боярин, что посоветуешь? – вкрадчиво спросил князь.

– Отошли-ка ты, княже, сей знак к Москве в посольский приказ, пущай там думают, тем временем, сам с войском поостерегись, у орденцев сильная и хорошо обученная пехота, людей своих положишь зазря.

– Быть по сему! – хлопнул по колену князь.

– Ну, так, до завтрашней ночи, княже, думай…, – на ходу бросил Илья, покидая шатёр воеводы.

Настоятель храма Архистратига, в простонародье – Архангельского собора, стоял на ступенях и щурился на позднее осеннее солнце. Почти неделю было ненастье и полоскали дожди, а вот сегодня, как только он вернулся в свой храм, на куполах московских церквей заиграли пронзительные лучи низко висящего в облаках светила. Крякнув и размашисто перекрестившись на солнечный диск, отец Михаил, опираясь на посох, тяжелой походкой пошёл навстречу боярам Беклемишевым, что дожидались его у входа в храм.

Бояре, заметив, что настоятель сам идёт в их сторону, ещё издали смиренно поклонились старцу в пояс.

– Здрав будь отче, – первым басовито прогудел Семён Васильевич.

– Здрав будь отче…, – нестройно подхватили Никита Васильевич и Берсень.

– Ну, полно…, полно чада мои, – расплылся в улыбке отец Михаил. Он дал каждому приложиться к своему наперсному кресту и обнял по очереди, – рад…, рад я вас видеть в такой-то светлый денёк, ещё на службе вас заприметил, согрели вы сердце старика как это солнышко, – настоятель указал вверх. – А почто тут стоим? Пожалуйте ко мне, уважьте….

Бояре, все трое, снова поклонились.

Отец Михаил сделал знак монастырскому служке-привратнику и тот отворил ворота внутреннего церковного двора, куда не спеша вошёл настоятель, а следом за ним и бояре.

Берсень поразился большому количеству монахов, которые что-то таскали в грязных вёдрах, пилили большие брёвна, месили глину в низких корытах.

Заметив удивление Ивана, отец Михаил пояснил: