Максим Греков - В тени креста

Это вывело отца Михаила из равновесия. Он пристукнул кулаком по столу, так что все трое бояр вжали головы в плечи.

– Молчать! Я вам, о чём тут толкую? А? Это дело не по вашему уму! Всё, государь сказал своё слово, и оно свято! Ты юнец рад должен быть, что в сём деле поучаствовал и великую пользу принёс. Но на этом хватит задавать вопросы, на которые не получишь ответы. Не кличь на себя беду! Разумел?

– Про беду то я понял, но как же так, отче, грекам, значит дело по уму, а мне нет, чую я, что здесь что-то не так….

– Молчи! Молчи – прокляну, – выкрикнул отец Михаил. – Не прикидывайся дурнеем, Иван! И вот что я тебе ещё скажу: причина многих жизненных ошибок в том, что мы чувствуем там, где нужно думать – и думаем там, где нужно чувствовать. Отринь от себя все мысли об этом деле, ибо они ведут во тьму! А вы…, – отец Михаил указал рукой на отца и дядю Ивана, – вы, ещё более грешны, чем сей молодец! Уже бороды давно поседели, государевым делом не раз занимались, посольство правили и в боях были, а всё не обрели житейской мудрости. Глаза-то раскройте, да оглядитесь окрест! Война сколь годов не прекращается, а с ней вокруг Москвы мечутся тёмные тени и дурманная ересь, что как гниль поражает тех, кто на миг оступился и упал во тьму собственных желаний и г-о-р-д-ы-н-и, – последнее слово отец Михаил почти пропел, повышая и без того громкий голос.

– Что ж, отче, спасибо тебе за всё, коли так, то мы с твоего соизволения удалимся восвояси, – Семён Васильевич встал со своего места и поклонился настоятелю, в след за ним поднялись и молча, отвесили поклон Никита Васильевич и Берсень.

– Куда ж вы так сразу, а трапезничать? – притворно огорчился отец Михаил.

– Благодарствуем отче, токмо ноне ещё служивые дела в приказе государевом, – подал голос Никита Васильевич.

– А-а-а…, понимаю, – сдержанно сказал настоятель, – что ж, коли служба торопит, то ступайте с моим благословением. А, ты, молодший, – перст отца Михаила указал на Ивана. – Почаще бывай в церкви. Ибо не хорошо заботится только о теле, забывая о душе. Сие дело не шутейное, особливо, коли в твоей голове, то и дело бесы своими хвостами крутят.

Берсень, в ответ, полукивнул и тут же шагнул за порог, не дожидаясь окончания крестного знамения настоятеля.

«А ведь и у тебя тут святым духом и не пахнет святой отец. Почитай изворотлее греков ты будешь. Но я всё одно узнаю…. Всё вызнаю. Мне б теперь только, до этого старика добраться», – думал про себя Иван, вихрем несясь вниз по ступеням из покоев настоятеля.

– Ты что ли меня дожидаешь? – голос боярыни Мирославы был резок, она не любила неожиданных встреч.

Из темноты холодных дворовых сеней навстречу ей шагнул совсем ещё молодой человек и учтиво поклонился.

– От Фёдора Ласкарёва, – проговорил он чистым голосом с лёгким акцентом.

Мирослава мельком взглянула на него, сверкнула хищными глазами, но ничего не ответила, на секунду задумалась и опасливо посмотрела по сторонам. Люда вокруг было много. Тут всегда так, на то он и задний двор государевых палат. По скрипучим доскам сенного пола волокли какие-то тяжёлые мешки, топали надворники со связками дров, тяжёлыми мерными шагами прогибали половые доски служки с огромным окованным железом сундуком. Кому служат все эти люди известно, а вот кому доносят – нет.

– Невместно тут, ступай за мной, – всё так же резко бросила боярыня, и не глядя больше по сторонам, скорой походкой устремилась по лестницам и переходам.

Толкнув очередную дверь, Мирослава вошла в маленькую светёлку с единственным оконцем под потолком, длинной широкой скамьёй вдоль стены и парой сундуков по углам.

– И так…, в грамотке, что ты передал, сказано суть в словах – так говори, – снова холодно произнесла боярыня. Она недовольно вертела в руках маленький пергаментный квадратик с нарисованными на нём палочками и крестиками – шифром, которым велась переписка между всеми ближниками её хозяйки – грозной государыни Софьи.

– Старого еретика и его брата на время перевезли в острог, оба молчат, – ровным голосом сказал посланец.

Пока он это произносил, боярыня Мирослава окинула его цепким взглядом: перед ней был красивый светловолосый молодой человек в щегольском кафтане, и то, что он держался с нескрываемым достоинством, только прибавляло ему привлекательности.

– И что же далее? Неужто некому развязать им языки, – с удивлением спросила боярыня.

– А того и не нужно, всё, о чём они могут сказать и так известно, – чуть улыбнувшись ответил посланец.

– Вот как? – ещё больше удивилась Мирослава, – для обычного гонца ты слишком хорошо осведомлён. Ты служишь у Ласкарёвых? – со скрытым интересом спросила боярыня.

– Боярин Фёдор – мой отец, и сам я, стало быть, тоже Ласкарёв. Димитрием нарекли меня родители, – ещё шире улыбнулся молодой человек.

Мирослава неожиданно для самой себя смутилась, но вида не подала.

– Прости боярин, не признала, ведь доселе мы не встречались, – притворно холодно бросила она.

– Встречались, но давно, – продолжил улыбаться молодой Ласкарёв.

– Так что там с еретиками? – торопливо перебила его боярыня, и как бы невзначай отвела свой взор в сторону.

– Оба в остроге, за ними догляд, и ждём «гостей». Ибо, что взять с безумного попа и его брата-ката? Первый, как старый пень передавал второму лишь те приказы, что с едой подбрасывали ему в подвал, а второй действовал по его указке. Кто писал те приказы, обоим конечно ведомо, да и от нас не сокрыто. Но что толку с пустых имён? Ежели и назовут они эти имена – тут и тупик. Будет лишь боярское слово против холопьего, а в нашем деле, сама ведаешь, холопий сказ не решает. Но всё же, дело не пропащее. У настоящих хозяев наших сидельцев страх шевелиться должен, – Ласкарёв широко улыбнулся, сверкнув ровными белыми зубами.

Мирослава углядела нечто хищное в его улыбке, и её интерес к молодому человеку пыхнул новым огнём. Кровь прилила к щекам. Но боярин в полумраке светёлки ничего не заметил. И продолжал:

– Поп, тот телом слаб, но упрям духом, а брат его, весь как на выворот – в руках силу имеет, а нутром хлипок. Вот на этом мы их и споймаем. А коли придётся, то у обоих, всё, что знают, через огонь вырвем, но это будет опосля, а сейчас – к пытке они не налажены. Ибо ожидаем, что хозяева их, пока те молчат вызволять их учнут, на этом себя явят. Ведь сидельцы – приманка. А вот тот, кто за ними придёт должен знать намного больше, – многозначительно сверкнул глазами Дмитрий. – С тех-то, нам прямая дорога к корням крамолы.

– Хитро…. Вы, греки в сыскных делах зело разумеете, – покачала головой Мирослава, – коли это всё, что передать велено, идём, выведу тебя другой стороной – подальше от чужих глаз.