Максим Греков - В тени креста

– Ну! – Ласкарёв сдвинул брови к переносице, как это делал в минуты сильного гнева его отец. Это возымело действие – кабачник дрогнул, решив, что сейчас его жизнь на волоске.

– М-Микита Бобр ждал Епифания, – почти захлёбываясь, тихим голосом промямлил он.

– Кто это? Нынче, он где? – резко спросил Дмитрий, коснувшись груди кабачника. Тот отпрянул и замотал головой.

– Н-не знаю, ещё на заре со двора съехал.

– А ты…, – Ласкарёв обернулся к прячущему глаза в сторону Тишаку, – слыхал про такого?

– Дык…, кажись, слыхал, но видеть не видывал. Он жеж…, навроде купца этот Микита…

– Купца? Где сей купец живёт? И лавка его где? – теперь Дмитрий подступил с вопросами к сотрясающемуся от страха жжённому острожному.

– Того, не ведаю, господине, он жеж, того…, не с лавки торг ведёт. Встретился с кем надо, товар забрал, монету отдал и все дела.

– Эва-как. А где он встречается то? – начал терять терпение Дмитрий.

– Да, ведь, тут. Завсегда на этом дворе.

Ласкарёв, резко обернулся к кабачнику, тот усердно закивал головой, подтверждая слова Тишака. Его заплывший левый глаз превратился в щёлку, а второй – мутно глядел то на одного, то на другого державшего его воя, и подрагивал в ожидании нового удара.

– Истинно так. Бобр бывает наездами, о своих делах ничего не говорит, за ночлег да за вино платит, да мелкую монету иной раз «за молчок» подкинет, и снова исчезнет. Как-то краем уха я слышал, что многие дела он в Новагороде ведёт, – роняя с разбитой губы на седую бороду капли крови, затараторил Неух.

– С кем на Москве вел дела энтот Бобр, – мрачно спросил Дмитрий.

– Наверняка того не ведаю, – снова затряс головой кабачник, – почитай, токмо с Епифанием его и видывал.

– Да, неужто, только с ним? – вмешался в разговор Устин, и Неух вжал голову в плечи.

– Вспомнил, – сразу сказал он, – вспомнил…. Ещё по лету, Бобр тута встречался с Демьянкой-конюхом. Кто таков энтот Демьянка и откуда этот человече, я не ведаю. Токмо «конюхом» при мне его Бобр называл.

– С кем ещё видывал этого Бобра? – недоверчиво сощурив один глаз, спросил Ласкарёв.

– Дык, более, не с кем…

– Доподлинно ли? – переспросил Дмитрий.

– Вот истинный крест, сдохнуть мне на этом месте! – истово перекрестился Неух.

– Это, само собой, – утвердительно прогудел рядом Устин и посмотрел на молодого грека.

Кабачник даже зажмурился, а Тишак задрожал.

– Вот как мы поступим, – посмотрев куда-то за спину Неуха, проговорил Дмитрий, – сейчас мы тебя отпустим, и ты приберёшь всё в этой избе. Коня и всё, что найдёшь – забирай. А Епишку – отвезёшь к божедомам, что при скудельни живут. Знаешь то место?

Кабачник кивнул.

– Значит, там его и отдашь страхолюдам – они закопают.

Неух опустил голову, снова соглашаясь, с молодым Ласкарёвым.

Дмирий усмехнулся, и чуть подождав, пока кабачник снова поднимет свой взгляд, отдал последний наказ:

– Теперь слушай. Впредь, коли прознаешь, что, про этого Никиту, не мешкая, пошлёшь ко мне человека на подворье близ монастыря Николы Старого, спросишь боярина Ласкарёва. Ежели сослужишь верно, то будет тебе награда, а обманешь – смерть. Уразумел ли?

Неух, превозмогая тупую боль в голове, несколько раз кивнул.

– Что ж, нам делать тут боле нечего. Устин, не забудь…, – Дмитрий указал глазами на Тишака и зашагал в сторону своего коня. За ним двинулись вои. Промеж них, сгорбившись, к выходу с подворья протопал и Тишак.

Немного позднее, хозяин подворья, стоя на коленях перед иконами, приложив к заплывшей щеке медную ложку, силился вспомнить, где он уже слышал имя этого боярина, но всё, что ему приходило на ум – это лишь обрывки чьих-то рассказов о неких слугах московского государя. От этого кабачника бросало то в жар, то в холод и он срывал свою злобу на бабах-кухарках, а опосля, пил горькую, сегодня как никогда.

После обеденного сна государь Иоанн III Васильевич покинул опочивальню не сразу. Истово помолившись перед отцовскими иконами в золотом киоте, он коленопреклонённо замер на полу и закрыл глаза. В голове как в весеннем омуте крутились обрывки мыслей.

С детства отец внушал ему, что бремя правление скользко и шатко – один неверный шаг и всё рушится и тогда поднять то, что столетиями строили его предки, будет уже нельзя. Но ведь он всё делает лишь во благо государства, отчего же, так тоскливо на душе?

– Господи, почему я всю жизнь разговариваю с тобой, но ты молчишь? Почему всегда я начинаю разговор, но не слышу ответа? Да и разве это разговор? Подай мне знак господи, – прошептал государь иконам. Но как всегда, ответом ему была лишь тишина.

Тяжело поднявшись с одеревеневших колен, он опёрся на посох и нетвёрдой походкой шагнул за порог опочивальни.

Пройдя полутемными переходами, Иоанн миновал челядинский покой, где стояли, и негромко переговариваясь между собой, отроки и теремные служки. За одной из двойных дверей слышалось эхо ровных голосов, там его ждали.

Прежде чем войти в думную, он остановился и прислушался. Кто-то, со знанием дела говорил о войне на литовских рубежах, о русских полках и литовцах и о каких-то наёмниках. Иоанн по голосу узнал старого князя Ивана Юрьевича Патрикеева – мудрого воеводу, служившего ещё его отцу, и даже приходившимся ему двоюродным родственником.

Патрикеев степенно говорил кому-то о том, каким порядком воюют западные страны, а также о том, что те, кто пришёл оттуда в литовское войско, для русских ратей не опасны:

– … Так что польза от этих самых пикинеров в наших русских условиях более чем сомнительна, – гудел князь своим густым басом, – ведь наш-то воин он спокон веков в основном с татарином бился, а тот, не чета их манере. Против татарина любые глубокие, малоподвижные пехотные и рыцарские колонны бесполезны, и беспомощны. Ни уйти, ни навязать бой, тогда как текучая как река татарва всегда над западным войском верх брала, и не мудрено, ведь бусурмане до копейного боя издали пущают тучи стрел, а оставшихся от такого «дождя» в живых добивают со всех сторон лихим налётом конницы.

Токмо с нами, у татар не так, мы то-ужо половчее татарского войска будем, а брони, да мечи у нас западных не хуже, – подытожил Иван Юрьевич.

Великий князь сурово сдвинул брови, мелко перекрестился и толкнул дверь в палату.

Все присутствующие громко выкрикнули здравницу Великому князю, он ответил им коротким поклоном и примостился на своё кресло.

– О чём бояре разговор ведёте? – как бы с ленцой спросил государь.

– Да вот обсуждаем послание от князя Фёдора Бельского, что в посольский приказ гонец доставил, – выступил вперёд князь Патрикеев.

– Послание? – Великий князь удивлённо поднял брови, – и о чём пишет сей славный муж?