Максим Греков - В тени креста

С поклоном вышел посольский дьяк Фёдор Васильевич Курицын: – в послании своём князь Бельский отписал о стычках с отрядами литовского князя Соколинского, а к посланию приложил вот это, – дьяк показал круглую розетку с изображением красного креста и мечом под ним, – только сегодня утром гонец доставил.

– Что это? – с пренебрежением спросил государь.

– Сей знак носят на груди сотники и тысяцкие в ливонском ордене, – пробасил рядом князь Патрикеев.

– Орденцы вместе с Литвой? – с недоверием переспросил великий князь.

– То не диво, видать, своих ратных людишек не хватает, вот и позвал Соколинский орденцев, а те до злата охочи, – пояснил Патрикеев.

– Но ордену надобно дать вразумление, что закрывать око на их лиходейства мы не станем, а посему пусть посольский приказ готовит грамоту в орден с испрошением, чего желает их магистр войны али мира. А к большому приказу, моё слово такое: всякую торговлю с орденскими купцами прервать, товары их на торг не пущать. Пусть в ордене знают, что коли меч на нас вместе с нашими недругами поднимают, то дружбу теряют.

– Государь, стоит ли нам из-за горстки наёмных охотников терять дружбу с орденом, – робко спросил Курицын.

– Дружбу? Ну, коли в ордене у нас такие друзья, то их дружба не дорого стоит. Как могут воины, Христа славящие, идти убивать иных христиан, да ещё и за мзду?

– То не диво, что рыцари в набеги ходят, – продолжил Иван Юрьевич, – для них все, кто не под папским крещением – суть еретики, а по уставу ордена его братья призваны на вечную войну с еретиками.

– Вот! – выступил из угла митрополит Геронтий. Он до поры стоял в тени и только прислушивался к разговору. – Вот таковы они последователи веры латинской! Не зря глаголют: «там, где папёж, там и грабёж».

– Кто сие глаголет, отче? – в ответ на возмущение старца, снисходительно улыбнулся Великий Князь.

– Народ! Народ православный! – Геронтий воздел свой костяной посох вверх. Он чувствовал, что его, как и при разговоре с ночным гостем снова легко распаляет гнев, и мысленно корил себя за сей грех.

– Ох, митрополит! – с такими речами только и остаётся, что войско исполчить и на Рим войной идти, – продолжил миролюбиво увещевать государь.

– А хоть бы и так? – ершисто выдохнул Геронтий. – За веру православную, можно и в сечу вступить, ибо православное воинство христово супротив папского ворья всегда с божьей помощью верх брало и далее так будет!

«А ведь он как будто серьёзно о походе-то. Что на него нашло?», – отметил про себя государь Иоанн.

– Э-э-э отче, укроти свой гнев праведный, тут-то ворогов нет, – попытался он успокоить митрополита.

– На то уповаю, – сипло ответил Геронтий, продолжая метать молнии взглядом.

– Да что с тобой отец-митрополит? – не выдержал Великий Князь.

– Со мной, слава Христу, ещё есть божье благословение, хотя чую, что, когда призовёт господь, тяжко мне будет ответ перед ним держать. А вот в державе твоей православной, среди душ, к свету глядящих, упали зёрна гнили. Из Новагорода архиепископ Геннадий пишет о брожении ереси средь монахов, из Волоколамского монастыря настоятель Иосиф шлёт грамоту о движении по Руси отступников от православия и тех нечистивцев, кто «прельщает» православных еретическими учениями, о том же извещает и епископ Суздальский Нифонт. Даже отец Паисий Ярославов, что кротостью своей и миролюбием известен, и тот, обеспокоен ползущей скверной ереси и поругательством святынь.

Великий князь нахмурился. В голове снова шелохнулись обрывки тёмных мыслей. И, как бы отгоняя их, он махнул рукой, митрополит истолковал этот жест в свою сторону и задрал кверху бороду, яростно засверкав глазами. Иоанн почувствовал растущее напряжение и среди думы. Окинув всех отеческим взглядом, он попытался снова настроиться на миролюбивый тон.

– Будет тебе, отче, нет никакой ереси в пределах русских, а то, что глупцы да юроды бают, так-то по тёмности их дремучей. Да если и рекёт, кто богопротивные речи, так ведь не названы они, с кого спрос-то? – раздраженно отмахнулся государь.

– Ой-ли…, не названы? А те – из Немцова монастыря, что названы были? Иде они, может даже на Москве? – С яростью в голосе спросил митрополит. Он опёрся обеими руками о свой посох и подался всем телом вперёд, как будто готовился к прыжку.

Великий князь недовольно заёрзал на месте. В последнее время митрополит Геронтий всё чаще вступал с ним в конфликты.

– Так чего ж ты желаешь? – напряженно спросил государь.

– Защиты для веры отцов наших!

– Что-ж…, – продолжая сдерживать гнев, вымолвил Великий князь, – … то дело праведное, грамоту к наместникам с повелением на преследование еретиков – получишь, остальное всё в руках церкви и бога.

– На том благодарствую, – сухо ответил Геронтий. – Позволь же мне по делам сим удалиться.

Государь коротко кивнул и митрополит, осенив его крестным знамением, медленным шагом вышел из думной.

Пока за дверью не стихли шаги старца, в думной никто не проронил ни слова.

При дворе государыни сегодня суета. Люди из свиты послов, заморские мастера и купцы, ожидая милостей от московского престола, прибыли с подарками, в надежде, что она поможет им получить благоволение Великого князя.

Софья любила устраивать такие приёмы, на них она снова чувствовала себя на вершине власти, и, хотя явных значимых решений в обход воли своего мужа–великого князя, она принимать не могла, многие понимали, что мнение Софьи, несмотря ни на что, часто, перевешивает мнения самых ближних к государю князей и бояр. Вот поэтому, иноземцы и торопились предстать при дворе государыни. Каждый приём, был, ими весьма ожидаем. И пусть проводились они скромнее, чем при навеки исчезнувшем византийском дворе, но ярче, чем у самого московского государя. И это будоражило мысли не только московских людей, но и многих за пределами русских границ. Ведь кроме неё, в целом свете, ни одна из жён правителей такого никогда не делала. А Софья, делала вид, будто и не догадывалась ни о чём. Однако принимая иноземцев, часто узнавала многое из того, что после, в склад с другой информацией, открывало положение дел в разных европейских странах, а самое главное, становилось понятным отношение правителей этих стран к Руси и их тайные и явные политические желания. Своими мыслями и выводами она после наедине делилась с мужем.

Потому, к приёмам государыня готовилась. Заранее собирала всё, что только могла узнать о тех иностранцах, кто хотел предстать пред её очами. И в этом ей всегда помогала пронырливая Мирослава, которая через своих людей, часто следила за нужными иноземцами, прибывающими или уже живущими на Москве, примечала: с кем ведут дела, в каких домах бывают, а иногда, и какие речи ведут.