Донна Валентино - Пират моего сердца

– А-а, – протянула Тали, явно довольная тем, что наконец поняла вопрос. – Она шила.

– Шила? – Ответ не слишком удивил Аннелизу. Хотя шитье никогда не принадлежало к числу ее любимых занятий, она подумала, что, наверное, таким образом и в самом деле можно было убить время. – Но Питер говорил, что у нас есть целая команда служанок для штопки, починки и прочего рукоделия.

– Прежняя хозяйка не просто шила. Она занималась немецким шитьем.

– Немецким шитьем? А что это такое?

– Я сейчас покажу вам, только возьму ключ у Мару.

Сначала Мару заупрямилась, но Аннелиза быстро объяснила ей, кто теперь является истинной хозяйкой в этом доме, и Мару нехотя повела их с Тали через полутемный коридор вниз к таинственной двери, которая до этих пор всегда оставалась запертой.

Приоткрыв дверь, Мару с хмурым видом отошла назад. Аннелиза не сразу поняла, отчего это горничная так разволновалась. По сравнению с другими помещениями комната была небольшой, не более двенадцати квадратных футов; стены ее от пола до потолка были заставлены полками, на которых стопками лежала аккуратно сложенная материя.

Очевидно, изначально ткань была белой, однако за те долгие годы, что она находилась в этих стенах, цвет ее изменился, и стопки, расположенные ближе всего к двери, приобрели насыщенный желтый оттенок. По всему было видно, что с тех пор как их сложили и оставили здесь, они так и лежали нетронутыми. Только в самых удаленных углах ткань казалась белой как облака.

– Вот, – Тали жестом показала на штабеля, – это все вышивала госпожа Хильда.

Аннелиза вынула пожелтевший кусок ткани из нижней стопки, встряхнув за край, распустила его в длину… и вдруг ее глазам предстал каскад ярких красок, словно Хильда Хотендорф при помощи иглы и шелковой нити собрала на этой скатерти целый букет полевых цветов.

– Как красиво, – восторженно прошептала Аннелиза. – Никогда не видела такой искусной вышивки.

Она вдруг подумала о многочисленных портретах Хильды и удивилась, почему Питер не вставил в рамку ни одного из этих изумительных образчиков ручной работы, чтобы они напоминали ему о мастерстве любимой жены.

– Не понимаю, – сказала она, – почему бы Питеру не украсить этим прекрасным шитьем весь дом?

– О, тут всего так много. – Мару выразительно повела плечом в сторону полок. – Лучше нам поскорее закрыть эту комнату, госпожа.

– Сейчас, сейчас. – Аннелиза прошла дальше. Беглый осмотр полок подтвердил, что девушка была права. Число вышитых скатертей было ошеломляющим. Аннелиза аккуратно сложила первую и, подойдя к самой дальней полке, выбрала еще одну, лежавшую сверху. Последняя работа Хильды. За многие годы ее талант должен был только улучшиться.

Она растянула белое полотнище и едва не выронила его из рук. По рисунку было невозможно сказать, что пыталась создать мастерица – неровные стежки напоминали беспорядочные птичьи следы на снегу, а тонкое фабричное полотно было сплошь истыкано мелкими дырочками от повторных уколов иглой в одно и то же место. Вокруг этих дырочек по всей ткани была заметна такая же россыпь небольших коричневато-красных пятнышек.

Аннелиза почувствовала стеснение в груди – вышитый лоскут словно кровоточил у нее в руках.

– Наверное, ваша бывшая хозяйка была серьезно больна, когда вышивала это? – тихо спросила она.

– Нет. Та госпожа никогда не болела, но только она была или сильно сердитой, или грустной. Я думаю, что она очень-очень устала от немецкой вышивки.

– А почему она не занялась еще чем-нибудь?

– Хозяин никогда бы ей не позволил. И с вами будет то же. Наш господин говорит, что обязанность жены – это рождение детей. Поэтому он и велел ей вышивать, покуда не родится ребенок.

Аннелизе было совсем нетрудно представить молодую красавицу, вошедшую в этот дом в качестве новобрачной с мечтой обустроить жизнь семьи, вдохновенно разрабатывающую график работ и четырнадцатидневное меню. Эта женщина месяц за месяцем жила в бесконечном ожидании ребенка, в надежде почувствовать его шевеление в своем чреве. Но этого не происходило, и ей ничего не оставалось, как только вышивать. Она предавалась своему бессмысленному занятию до тех пор, пока отчаяние и сожаление о напрасно потраченных годах не сделали ее слепой. В конце концов она перестала следить за стежками и тупо втыкала иглу в ткань и собственные пальцы.

Неожиданно вошедший в комнату Питер застал Аннелизу за этими раздумьями. Когда он увидел у нее в руках скатерть, вышитую Хильдой, его губы побелели от ярости.

– Незачем тебе появляться в этой комнате! – прорычал он. – Чтоб впредь я тебя здесь не видел!

Аннелиза тщательно сложила скатерть и осторожно положила поверх стопы других, подобных ей. Затем вышла в коридор и подождала, пока муж запрет дверь. Она даже притворно улыбнулась, пытаясь сохранить дружелюбный вид, словно выдворение хозяйки из комнаты в собственном доме было для нее самым обычным делом.

– Вы что-то рано сегодня, Питер, – как бы невзначай заметила она.

– Англичане собрались в Банда-Нейре, чтобы забрать в порту провизию и пройти досмотр. Обычно это весьма увлекательное зрелище. Я хотел взять тебя с собой, а заодно и представить кое-кому из наших плантаторов. Но может, лучше оставить тебя здесь в одиночестве?

Разумеется, он хотел наказать ее за любопытство. Хорошей жене следовало склонить голову и покорно согласиться с приговором, но гордый дух Аннелизы не мог допустить этого. Она не сделала ничего плохого и к тому же так устала от однообразия! Поездка на Банда-Нейру в какой-то степени развеяла бы ее скуку. А еще на Банда-Нейре она могла услышать от англичан новости о Майкле, узнать от них, удалось ли ему выжить после побега и благополучно отправиться в желанную колонию в Виргинии.

– Пожалуйста, Питер, возьмите меня с собой. Мне так хочется куда-нибудь поехать!

Она видела, что мужу очень хотелось отказать ей, – это было видно по тому, как поджались его губы и приподнялась нижняя челюсть. Но, судя по всему, у него были свои причины на то, чтобы не дать неприязни окончательно захлестнуть его.

– Хорошо, – хрипло выдавил он. – Поедешь, если тебе так хочется.

Питер немедля приказал слугам заняться приготовлениями к поездке, и от возникшей в результате всеобщей суматохи волнение Аннелизы еще больше усилилось. Она хорошо представляла, что ее ожидает, – множество жадных глаз моментально оценят ее одежду, внешность, манеры, станут следить за каждым ее движением… Слухи, несомненно, и так уже циркулирующие вокруг нее, сделаются еще красочнее и невероятнее. К тому же на Банда-Нейре ей предстоит познакомиться с людьми, которые составят ее будущее окружение до конца жизни: они встретят ее с уже сложившимся мнением о ней, тогда как она не будет иметь о них ни малейшего представления. Хотя Питер предрекал, что впереди их ждет увеселительное мероприятие наподобие карнавала, но ни эти его обещания, ни ее воодушевление в связи с тем, что ей представляется возможность хоть в чем-то поучаствовать, не могли пересилить тревогу.