Станислав Далецкий - Обретение чувств

– Всё! Больше не буду покусывать Арину в грудь и не буду оголять её всю в минуты соития, – решил Иван. – Пусть останется только плотская утеха и никаких больше чувств, – иначе нам обоим несдобровать. А сейчас придется пойти к старосте, чтобы развеять подозрения его дочери Татьяны относительно моих отношений со служанкой, – закончил Иван мысленные рассуждения, вставая с дивана и направляясь на кухню допивать свой чай: после страстной близости с Ариной во рту у него совершенно пересохло.

Служанка допекла блины и отпросилась домой к сыну. На что Иван, благодарно за доставленное удовольствие, отпустил Арину и на весь завтрашний день, намереваясь навестить священника: в масленицу сельчане заходили в гости без приглашения, но соблюдая чинопочитание: крестьянину простому в дом священника хода не было, а учителю – всегда пожалуйста: как родному, да ещё и потенциальному жениху для старших дочерей – на выбор.

Иван, как и задумал, посетил старосту, принял участие в их семейном застолье, был внимателен и любезен с Татьяной, чем успокоил её подозрения насчет служанки, которую ему прислал староста: мол у отца и расспрашивайте про служанку: она убирается у меня по дому и в школе, да ещё готовит кушанья, а кто она и что она, мне без надобности.

Девицам Иван рассказал занимательные истории о семейной жизни людей Востока, где можно иметь много жен и как эти жены должны вести себя дома с мужем и при посторонних.

Староста от этих историй оживился и тоже рассказал, как в войне с турками болгарки помогали русским войскам едой и питьем, а турчанки прятались в своих домах и при обысках на женскую половину заходить солдатам было нельзя – иначе осквернишь жилище и хозяин дома – турок может из-за этого развестись с женой, трижды обойдя вокруг жены и проговорив три раза слово «талгат», а что это значит, Тимофей Ильич не ведал.

Время в беседах и застолье прошло незаметно и Иван возвращался к себе домой уже затемно, хотя день значительно прибавился и со дня на день ожидалось вешнее тепло, а там и посевная, к которой на селе усердно готовились, унавоживая огороды и пашни навозом от скотины, что скопился за зиму и лежал во дворах большими кучами.

К вечеру небо прояснилось, похолодало и Иван шел по пустынной улице, похрустывая сапогами подтаявшим за день настом на укатанной санями дороге. В окнах домов кое-где мелькали огоньки свеч, в избах горели лучины, но большинство домов и изб стояли в темном безмолвии: даже в праздничные дни крестьяне ложились спать рано, чтобы не тратить понапрасну свечи и не дымить в избах лучиной: керосиновые лампы лишь начинали входить в сельский быт, но были дороги и не каждой семье по карману, да и керосина для них не напасешься.

Придя домой, Иван налил чаю, чуть теплого, не разжигая самовара, лег в постель, почитал при свете керосиновой лампы немного из книги по истории христианства, что взял недавно у священника, задул лампу и уснул спокойным сном человека, хорошо и успешно потрудившегося за день – что было истинной правдой.

Масленица закончилась сжиганием чучела зимы на пустыре возле церкви и потянулись недели Великого поста. С каждым днем солнце пригревало всё сильнее, и даже в хмурые дни южный ветер приносил тепло из жарких стран. Вскоре прилетели грачи и стали шумно устраиваться в своем грачином поселении на березах, что росли на сельском погосте. Весна вступала в свои права, медленно, но неуклонно изгоняя холода и снега на север, к Балтийскому морю и далеко за него в таинственную страну Лапландию, где согласно сказочнику Андерсену проживает снежная королева.

С приходом весны и в крестьянской среде появилось томление в ожидании скорой весенней страды – посевной, когда от проворности в работе и крестьянской расчетливости зависит осенний урожай, а с ним и достаток или пустые закрома в случае недорода.

Девицы, которым Иван давал уроки в школе, расцвели и похорошели и откровенно заигрывали с учителем, если на уроках не было кого-нибудь из их отцов, а отцы эти готовились к посевной, чинили утварь и сбруи для конской пахоты и сева и потому перестали посещать уроки своих дочерей для надсмотра за их благопристойностью в общении с молодым учителем. Впрочем, Иван за зиму создал себе репутацию тихого и порядочного человека, не подверженного порокам пьянства и прелюбодеяния, посещающего церковь и дружившего с сельской верхушкой и потому надежного хранителя чести и достоинства девиц, несколько из которых собирались на Троицу выйти замуж, не дожидаясь осенних свадеб.

IX

Татьяна – дочь старосты тоже похорошела и налилась девичьей статью: формы её округлились, исчезла мальчишеская угловатость, груди приподнялись, тугие соски выпирали сквозь ситец платья и словно просились в мужскую ладонь, которая сорвет эти нераспустившиеся бутоны девичьего первоцвета.

Во время уроков, Иван постоянно ощущал на себе рассеянный взгляд серых глаз Татьяны, которые иногда заволакивала пелена неизведанных мыслей – желаний: как лучи солнца закрываются легкими весенними облачками, и тогда глаза девушки начинали светиться изнутри душевным светом, прорывающимся сквозь мысли – желания, как и солнце прорывается лучами сквозь прикрывшее его облачко.

Говорят, что чужая душа – потемки, но душа девушки Татьяны была для Ивана будто открытая книга, на каждом листе которой крупными буквами было написано неосознанное желание невинной девушки быть рядом и вместе с ним, пусть даже с утратой чести и порядочного имени. Желание девушки было смутным: прикоснуться к тому, чем образ поселился в душе, поцеловать избранника в губы и уступить мужской настойчивости, отдав всё свое тело в его власть, надеясь, что он разбудит чувственную страсть девушки и их души тоже сольются вместе, как и плотские желания, доставив радость обладания любимым человеком.

Иван с трудом удерживал всю свою чувственность, чтобы не ответить на призывные взоры девушки, и не погрузиться в бездонный омут её глаз и желанных объятий, которые, несомненно, раскроются для него стоит лишь прикоснуться к Татьяне где-нибудь наедине.

Он страстно желал этого телом, но голос разума всякий раз останавливал учителя: отдашься воле чувств и останешься в этом селе навсегда при женщине, которую желаешь телом, но не любишь душою и прощайте тогда мечты об учебе, науке и интересной жизни, которая, несомненно, ожидает его впереди.

Поэтому Иван старался не замечать призывных взглядов Татьяны на уроках и держался от неё подальше в дни посещения старосты на воскресных обедах. Мать Татьяны женским чутьем уловила приязнь дочери к учителю, о чем не преминула сказать Тимофею Ильичу и вместе они решили: пусть будет так как хочет дочь – если сладиться у неё с учителем, то и слава богу, а нет, так учитель не позволит себе непотребства с их дочерью, а Татьяна минует свое девичье увлечение и, даст бог, еще устроит свою судьбу с помощью родителей.