Станислав Далецкий - Обретение чувств

Склоняясь к Татьяне, сидевшей за партой для объяснения ей непонятного места из учебника, Иван вдыхал свежий запах девичьего тела и запах березы, идущий от её волос, прикрытых полотняной косынкой и с трудом сдерживался, чтобы прямо здесь, в классе, не обхватить девушку за плечи, прижать к себе всё её упругое тело, мять и тискать девичьи прелести и овладеть ею полностью, ощущая как Татьяна покорно отдается его воле, улыбаясь сбывшимся мечтаниям.

Такие картинки рисовались воображением Ивана почти каждое утро после пробуждения, вызывая нестерпимое мужское желание в паху.

Дело в том, что Арина отказала хозяину в плотских утехах, пока идет Великий пост.

– Как хотите, Иван Петрович, но я не согласная грешить с вами в Великий пост, хотя и сама привыкла к мужской усладе и вся дрожу, лишь вспомню ваши ласки на диване. Надо охолонуть немного и замолить телесный грех – на то он и пост, Великий, чтобы ничего скоромного не употреблять, а мужские ласки – это самое скоромное, что только может быть на белом свете.

Пройдет пост и всегда пожалуйста к вашим услугам и нашему удовольствию – хоть ложкой черпайте, но в пост Великий я вам не уступлю и не надейтесь. И пощадите бедную вдову в её покаянии, за женские слабости до конца поста, – объяснила Арина свой отказ идти на диван, куда Иван, по привычке потянул женщину, в первый же день поста после масличной недели, на которой оба они охотно предавались плотским утехам чуть ли не каждый день.

Иван смирился с желанием Арины попоститься и замолить грешные плотские утехи, но молодое его тело не слушалось голоса разума и требовало удовлетворения, потому-то и начала ему сниться Татьяна ночами и являться в мыслях каждое утро. Как-то во сне ему привиделось, что он овладел девушкой на своем диване и получил полное удовлетворение. Проснувшись на мокрой простыне, Иван убедился, что сон довел его до юношеского семяизвержения. Арина, застилая постель, также заметила следы сонных мечтаний учителя на простыне и даже посочувствовала с улыбкой:

– Потерпите, Иван Петрович, немного осталось поститься – чуть больше недели, а там, чувствую, вы разорвете меня надвое прямо на диване. Ну, да ничего, стерплю вашу страсть – бог терпел и нам велел: не впервой весело услаждать мужчину и самой усладиться, – закончила служанка и ушла в кухню готовить постный завтрак учителю, покачивая бедрам, так что Иван еле-еле сдержался, чтобы не взять Арину силой и тем нарушить её пост.

Последняя неделя поста пролетела мигом: в школе скоро заканчивались занятия и учитель перед летним перерывом натаскивал учеников в грамоте, а тех, кто обучался третий год, проверял на грамотность испытаниями, чтобы потом выписать им свидетельство об окончании земской школы первого уровня обучения.

От плотских желаний Ивана отвлекло и происшествие на селе, которое горячо обсуждалось всей общиной. Один селянин, что пожелал выделиться из общины со своим наделом земли, вызвал из уезда землемера, чтобы установить точную межу с соседними наделами. Снега уже сошли с полей и межевание землемер сделал быстро и, видимо, за мзду, потому что прирезал этому крестьянину общинной земли на три сажени по всей длине.

Владелец того участка, что урезали, попытался оспорить, по-честному, эту несправедливость, но кулак отказал ему в справедливости и крестьянин, в горячке, заколол кулака вилами прямо на меже – так начала действовать земельная реформа, затеянная министром Столыпиным. Раньше такой спор на меже легко решался внутри общины, на сходе крестьян, а теперь оспорить межевание с кулаком можно только через суд, на который у крестьян не было ни денег, ни грамотности, что и привело к убийству. Целую неделю всем селом обсуждали это злодейство и решили, что ещё много крестьянской кровушки прольется, если земельная реформа помещика Столыпина будет продолжаться в тот же направлении: когда можно бессовестно прирезать себе землицы за счет соседей, дав взятку землемеру или начальству в уезде.

В субботний день перед Пасхой, служанка добрую половину дня парила и жарила на кухне различные блюда для разговления, пекла пироги, плюшки и куличи и лишь к вечеру, выложив стряпню на блюда и убрав кушанья в погреб на лёд, ушла домой, чтобы поспеть к церковной службе, но пообещав, с улыбкой, что завтра придет пораньше для разговления.

С уходом Арины учитель не стал дожидаться завтрашнего утра, а закусив пирогами с маком и съев добрый кусок буженины, что Арина принесла из лавки, пошел ко Всенощной, чтобы помаячить у сельчан перед глазами и тем подтвердить свою православную набожность. Впрочем, дождавшись полуночи и совершив крестный ход вокруг церкви, Иван при первой возможности потихоньку исчез со службы и спокойно улегся спать, справедливо считая, что утро вечера мудренее.

Ночью учителю снова приснилась Татьяна, почему-то с распущенными волосами, но в Аринином платье-сарафане, которое бесстыдно приподняла, показывая женскую наготу. От такого сна Иван и проснулся. Утро уже занялось теплым солнечным и спокойным. Помнится, что служанка Фрося, жившая с его отцом Петром Фроловичем в прелюбодеянной связи, как и он с Ариной, всегда говорила, что на Пасху, какой-бы ни выдался день хмурым, солнце обязательно покажется хоть на несколько минут, чтобы осветить землю в честь воскресения Спасителя.

День и вправду обещал быть погожим и светлым. Пока Иван размышлял о религии, пришла Арина и захлопотала на кухне. Вспомнив её обещание отдаться ему на Пасху, Иван как был в подштанниках, вышел на кухню, Арина, понял, что пришел её черед, оставила дела, трижды поцеловала Ивана в щеки, христосуясь, и сама пошла на диван, торопливо скидывая с себя сарафан и оставаясь во всем великолепии женской наготы. Их соитие было бурным, страстным и длительным: оба соскучились по плотской утехе за длинные недели Поста. Иван дважды излил мужское желание в глубины женского лона, на что Арина ответила троекратным восхождением к вершинам женского удовлетворения, истомно вскрикивая, постанывая и судорожно сжимая мужчину в своих объятиях руками и ногами.

Затихнув после любовных движений, учитель и служанка продолжали лежать неподвижно как единое целое существо, ощущая, как удовлетворенная страсть медленно покидает их тела, оставляя после себя полную опустошенность сбывшихся плотских желаний. Наконец Арина медленно пошевелила онемевшими ногами, высвободилась из-под Ивана и лукаво улыбнувшись, улыбкой полностью удовлетворенной женщины, тихо проговорила:

– С разговением, вас, Иван Петрович, Христос воскресе.

– Воистину воскресе, – машинально ответил Иван, переворачиваясь на спину и глядя бессмысленным опустошенным взором на лучик солнца на стене, пробившийся сквозь занавески окна и медленно скользивший вниз по мере того как солнце подымалось все выше и выше.