Синтия Томасон - Песня реки

Она взяла узорный стакан, стоявший на столике у кровати рядом с таким же кувшином для крюшона. Рисунок на хрустале напоминал расходящиеся спицы колеса. В тонких гранях, нанесенных резцом мастера, играли лучи света. «Никогда не знала, что люди могут жить так, как здесь».

Возвращая стакан на место, Анна направилась к камину и принялась изучать портреты на мраморной полке. Все фотографии из семейной коллекции Бришаров были помещены в аккуратные серебряные рамки.

– Какой же он красивый, – сказала она вслух, беря в руки миниатюрную фотографию юного Филипа. – Уже тогда красивый. Но такое впечатление, что ему очень неудобно в этом высоком воротнике.

– Так оно и было. – Анна круто повернулась на звук голоса и увидела Филипа. Он стоял в распахнутых дверях, опираясь на косяк, и наблюдал за ней. – Я очень хорошо помню тот день, – сказал он, кивая на фотографию. – Это было во время войны. Тогда провожали парней из Сен-Жерар де Пари. Новоорлеанская газета прислала сюда репортера, чтобы он сфотографировал их перед отправкой. Мама уговорила его потом зайти к нам и снять нас с братом. Ей пришлось чуть ли не приклеивать меня и Анри к стульям, потому что мы норовили убежать обратно к реке смотреть, как уезжают солдаты.

– Вы д-давно здесь стоите? – спросила Анна, красная как рак. Несмотря на смущение, она не могла оторвать глаз от Филипа. Сменив свой строгий костюм на вольную одежду, он выглядел раскованно в просторной блузе, раздуваемой, подобно парусу, ветром.

Филип, небрежно скрестив руки на груди, насмешливо взглянул на Анну.

– Давно ли я стою? Достаточно для того, чтобы узнать, что вы обо мне думаете. Например, что я красивый.

Дрожащей рукой Анна поставила рамку с фотографией обратно на каминную полку.

– Стоило сказать, что вы здесь, а не ходить вокруг комнат и прятаться за дверями. Воспитанные люди не шпионят за другими. Это невежливо.

– Я считаю, невежливо входить в чужую комнату без разрешения, – с торжествующим видом заметил Филип. Анна съежилась от унижения, вспоминая, как она проникла в его каюту на «Герцогине». – Извините меня, мисс, за мои дурные манеры, – продолжал он дурачиться, пародируя тягучие носовые интонации типичного южанина. – Я не должен был посягать на вашу личную неприкосновенность.

– Вы меня допекли, – напустилась на него Анна. – Что за отвратительная манера! Вы подлавливаете меня на самых неосмотрительных поступках, чтобы потом бросить в лицо обвинение. Вы когда-нибудь забудете ту ночь на пароходе?

– Нет. Но не потому, что считаю ее досадной случайностью. Совсем наоборот. Это была возможность, которую я, к сожалению, не использовал лучшим для себя образом.

Анна всеми силами старалась показать, что оскорблена его намеком, но не выдержала и улыбнулась:

– Порой вы бываете совершенно невыносимы.

– А вы безумно красивы всегда, – сказал Филип, глядя на нее темнеющими глазами. – Я это раньше говорил и повторяю снова, несмотря на то, что вы так жестокосердны ко мне.

– Я и не думала быть с вами жестокосердной. Вы прекрасно все понимаете. Вам известны мои планы, и вы сами знаете, что нас разделяет. Ничего у нас не может быть.

– Забавно. А я считал, что-то уже было…

– Да, но, к счастью, Господь вовремя нас остановил.

– Лучше бы он этого не делал, – пробурчал Филип.

Анна вышла на балкон и выглянула в сад.

– До чего замечательное место – ваш дом, – сказала она через минуту. – Здесь так покойно и мило.

Она ожидала услышать голос Филипа из комнаты, но вдруг почувствовала, как его руки тронули ее волосы и легли на плечи. Она сделала судорожный вдох и замерла, изогнув спину, но не сделала попытки отодвинуться.

Его пальцы, скользя по шелку блузки, поглаживали округлость ее плеч. Она расслабилась под его прикосновениями и на мгновение приложила щеку к его руке. Затем подняла лицо и снова глянула в сад.

– Ваша матушка очень гордится своими цветами.

– Да, сад – это ее гордость. Я уверен, прежде чем вы нас покинете, она проведет вас через свой маленький Эдем. И пока вы будете совершать этот тур, познакомит с каждым цветком.

– Это, наверное, будет чудесно.

– Моя матушка может часами рассказывать о Френчмэн-Пойнт. И никогда не устает от этого. – Его рука соскользнула с ее плеч к локтям, и он привлек ее еще ближе к себе.

– Вы находите, что ваша матушка чересчур говорлива? – допытывалась Анна. Движение его рук побудило ее повернуться к нему лицом. Она продолжала говорить, теперь глядя ему в глаза, что, честно говоря, заставило бы любую девушку потеряться и забыть родной язык. – Я с вами не согласна. Я нахожу, что у Моники всего в меру. Она – сама любезность. Благодаря ей я чувствую себя здесь как дома и…

– Я нахожу, что иногда человек должен знать, когда пора переходить от разговоров к действиям.

Филип склонил к ней лицо. Она откинулась, сопротивляясь его страстному напору.

– Но ваша матушка имеет полное право гордиться своим садом…

– Что она и делает, – скороговоркой сказал Филип, твердой рукой притягивая ее к себе. Его длинные ноги переплелись с ее ногами, а ее живот оказался прижатым к его чреслам. Не говоря больше ни слова, Филип захватил ее губы страстным поцелуем, который ураганом смел все ее разумные мысли. Дом, Моника, ее семья, сад… Вес разом исчезло, как только его язык начал настойчиво проникать сквозь ее губы.

Она уперлась ему в грудь с такой силой, что у нее вывернулись ладони. Ее слабый протест – плод скорее разума, нежели чувства, – был задавлен сокрушительной атакой его губ. Сердце ее бешено колотилось, колени подогнулись.

Отдаваясь пылким чувствам, Анна забыла о своих бесполезных мольбах. Издав тихий сладостный стон, она прильнула к Филипу, обвив его шею руками и подставляя губы для поцелуя.

Филип притягивал ее к себе все ближе и ближе, теперь они стали – от икр до бьющихся в унисон сердец – единым существом. Его губы мягко двинулись к ключицам, обдав жаром шею.

– О, Анна, как я хочу вас, – бормотал он. – Вы должны знать это. Плыть на пароходе отдельно от вас было так мучительно!

– Нет, Филип, нет. Остановитесь. Я недостаточно сильна, чтобы вечно вам сопротивляться.

– Зачем вообще сопротивляться? – Он снова накрыл ее губы ошеломляюще жарким поцелуем.

Анна почувствовала, как все ее тело обдало огнем. У нее кружилась голова от бесконечного пьянящего поцелуя. Ее сердце билось так, что его удары она, казалось, слышит сквозь ребра. В ушах настойчиво барабанило – тук-тук, тук-тук. В затянутое туманом желания сознание неожиданно ворвался голос Клодетт:

– Анна, Анна, вы здесь?

Сестра Филипа была почти у дверей! Анна вырвалась, заставив Филипа застонать от своей потери.

– Д-да, Клодетт, я здесь, – прерывистым голосом отозвалась Анна. – Подожди, пожалуйста, минутку.