Синтия Томасон - Песня реки

Он также предупредил ее, что в случае провала его миссии ей придется решать вопрос о возвращении в Кейп-де-Райв. Если она захочет отстаивать в суде свое честное имя, Анри обещал выступить ее адвокатом и защищать ее права. В противном случае она останется в Бостоне. И возможно, это будет не самый худший вариант, так как Бостон достаточно удален от Иллинойса, а в большом городе ей легко раствориться.

Выслушав Анри и почти не притронувшись к пище, Анна извинилась и сказала, что испытывает потребность немного пройтись. Филип вызвался пойти с ней, но она уверила его, что все будет хорошо и что она действительно предпочитает побыть одна, чтобы подумать над советами Анри.

После ее ухода Моника цокнула языком и сочувственно покачала головой.

– Бедное дитя! Столкнуться с такими проблемами! И полная неизвестность впереди. В ее-то возрасте! Я всей душой болею за эту девушку.

– Скажи мне правду, Анри, – вмешался Филип, мучимый противоречивыми чувствами. – Насколько велики твои шансы на успех в Кейп-де-Райве? Ты считаешь, Анну удастся оправдать?

– По правде говоря, я только начал этим заниматься. Если я найду тело Мика Конолли, тогда можно будет утверждать с определенной уверенностью, что обвинения с Анны будут сняты. Если с Кейп-де-Райвом ничего не получится, то в целях безопасности ей лучше никогда не возвращаться в долину Миссисипи. Я думаю, Анна сама придет к такому же выводу. И к этому нужно отнестись со всей серьезностью. – Взгляд умных глаз Анри был устремлен на Филипа. – Вот над чем ты должен поразмыслить, брат. Ты сможешь отпустить ее?

Филип не ответил. Он лишь хмуро взглянул на него. Что поделаешь, если и брат, и Анна постоянно напоминают ему, что ее поездка в Бостон является единственным разумным выходом, есть ли у него выбор?

Прошло несколько тягостных минут. Конец ужина прошел в молчании. Филип первым встал из-за стола и попросил разрешения уйти.

– Я должен еще подумать, нужно ли Анне уезжать так поспешно, – сказал он. – Сейчас я поговорю с ней и выясню, права ли она.

– Ты знаешь, где ее искать, cheri? – спросила Моника.

– Да, мама. Что-то мне подсказывает, куда она могла пойти.

Филип вышел в сад и направился к задней калитке. Интуиция не обманула его. Он сразу же заметил сквозь ветви светящееся окошко наверху. Первый этаж l’ecole оставался темным. Филип не стал зажигать фонарь и, осторожно пробравшись между столами, поднялся на второй этаж. Анна, опустившись на колени посреди garconierre, рассматривала какой-то предмет. Ее широкая юбка, распластанная по полу, в мягком свете лампы создавала странное впечатление: казалось, Анна сидит на лужайке синих цветов.

– Я правильно сориентировался, вы здесь…

Анна вскинула глаза поверх плеча, и Филипу показалось, что она плачет. В руках у нее была деревянная лошадка со сгибающимися ножками на шарнирах. Анна повернула, ладонь, чтобы ему была лучше видна любимая, по его признанию, игрушка детства.

– Я знаю, о чем вы подумали, – сказала Анна с чуть заметной иронией. – Только я не собиралась отбирать ее у вас.

Филип улыбнулся.

– Я и не думал. Мне это даже не приходило в голову. Я считал, что подобные казусы ушли в прошлое.

– Я, кстати, собиралась спросить у вас разрешения, могу ли я взять ее с собой.

– Берите, если это в какой-то степени поможет вам с нежностью вспоминать меня, – ответил Филип.

Анна живо подняла на него блестящие от влаги синие глаза.

– Я и так буду вспоминать вас с самыми добрыми чувствами. Всегда, Что бы ни случилось, Филип. Для этого мне не нужны безделушки.

Ее слова пронзили его сердце. Он расправил несколько складок на ее юбке и опустился рядом на колени. Выдерживать его пронизывающий взгляд было невыносимо. Анна потупила глаза.

– У меня так мало осталось дорогого, – задумчиво произнесла она, пропуская через пальцы гриву пони.

Действительно, у нее почти ничего не осталось от прошлого. Но Анна никогда не укоряла жизнь, как бы несправедливо судьба с ней ни обходилась. Только сейчас Филип осознал, что это одна из тех черт, которые его больше всего в ней восхищали.

– Все самое сокровенное превратилось в пепел, – продолжала Анна. – Теперь мне придется создавать новые символы. – Когда она снова подняла глаза на Филипа, слезы уже высохли, губы чуть приоткрылись в мечтательной улыбке. – Забавно, но все мои новые вещи и сувениры будут напоминать мне о вас. Мой гардероб, шарик со снежинками, книги, пони… – Анна откинула голову, продолжая перебирать приятные воспоминания. – Даже те красные подвязки. Но моя благодарность выходит далеко за материальные границы. Возможно, вы не заслуживаете этого признания, Филип, но я скажу. Посреди одной ужасной ночи, когда я пала вам в ноги, вы дали мне шанс, которого я больше никогда не получу в своей жизни.

Филип взял ее руку в свою и крепко сжал.

– О, это было такое удовольствие, мадемуазель, – сказал он хрипловатым голосом. – Очень волнующее, тревожное ожидание, мучительное в своей недосягаемости. Изумительный миг!

– Мне будет недоставать вас. Вы знаете это, Филип.

В ее голосе ощущалась дрожь, говорившая о дорогой цене этого признания, но именно чистосердечность ее слов окончательно сразила Филипа.

– О Анна, – простонал он, обнимая ее. – Зачем все время уповать на прошлое? Неужели будущее так уж невозможно?

– Но мы живем в настоящем, – со вдохом сказала она, – и в нем столько проблем!

Филип отвел волосы с ее шеи и поцеловал мягкую кожу под мочкой уха. Анна отклонилась назад, подпуская его ближе. Желая утешить ее и сделать ей приятное, он запечатлевал нежные поцелуи на открывшейся ему молочно-белой коже. Затем его руки легли на ее спину, и губы отыскали ее губы, чтобы вновь испытать волшебную сладость поцелуя, по которому так истосковались они оба.

В мучительной истоме она сначала не поняла, что он гнет ее к полу, а когда очнулась, то поняла, что голова ее лежит на расписных цветах юбки. Его пальцы потянулись к крошечным пуговкам у ворота и наконец раздвинули стесняющее ярмо блузки, обнажив кремовую кожу на груди. Тогда Филип оторвал губы от ее горячих губ и выдохнул в протяжном молящем стоне:

– Анна, я не хочу, чтобы вы уезжали. Не уезжайте, Анна.

– Я должна…

Ее слова перешли в приглушенный стон, когда Филип коснулся через ткань лифа языком выпуклых бугорков. Он мял ее сосок в пальцах, а когда накрыл его ладонью вместе с нежной округлостью груди, Анна онемела от восторга. Ее грудь часто и коротко вздымалась. А он продолжал свои волшебные ласки, исторгая из ее горла стоны желания. Филип оттянул тонкую, как папиросная бумага, ткань лифа, и его язык довершал то, что начали руки. Желание обдало его нестерпимым жаром. Он прижал Анну к своей возбужденной плоти хваткой хищника, готовя ее к новым безумным ласкам.