Джо Беверли - Возлюбленная демона

– И оставить вас возвращаться без сопровождения? Я думаю, нет. Но вы правы, мы должны уехать.

Он позволил ей идти вперед, и вышел из дома прежде, чем поддался искушению хорошенько потрясти ее, поцеловать или изнасиловать.

Он подозревал, что она уступит яростному натиску, и это было бы самым отвратительным ударом из всех.

Мария опустилась на ступеньки, дрожа от ярости и боли. Это походило на попытку отрубить одну из собственных конечностей, а он делал все только тяжелее и тяжелее. Почему ему бы просто не взять деньги и не уйти?

Последнее, что она хотела сделать, это последовать за ним, чтобы поехать назад в деревню и потом четыре часа ехать в Лондон, но какой у нее выбор? Как и все остальные раны, это можно было вынести и пережить. Она встала на ноги и собралась с силами, чтобы пойти в конюшни.

Когда она пришла туда, двуколка была готова, а он сидел с вожжами в руках. Она молча забралась наверх, рядом с ним, и они тронулись.

– Мария…

– Ван, не надо. Пожалуйста. – Она сжала руки и поняла, что все еще сжимает его кольцо в одной из них. Это был бы великолепный жест – швырнуть его подальше, но она не могла так поступить. Она не могла сделать большее, чем, наконец, освободить его своими жестокими словами.

Он удержался на крутом спуске, потом снова набрал скорость.

– Однажды я ампутировал мужчине руку, – сказал он, глядя вперед. – Ее, так или иначе, предстояло отнять, но он истекал кровью, а мы застряли в развалинах деревни в горах. Я связал его, отрубил останки, и прижег рану своей саблей, нагретой в очаге. – Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. – Он тоже умолял меня, но зато он по-прежнему жив и живет на ферме своей семьи, в Линкольншире. Женился на возлюбленной детства и имеет ребенка.

Она не знала, что сказать, кроме как снова умолять его, и верила тому, что он говорил. Он не остановился бы, потому что она попросила, потому что полагал, что то, что он делает – правильно.

Они выехали из великодушно открытых ворот на проселочную дорогу.

– Действительно ли ты уверена насчет Мориса? – спокойно спросил он. – Насчет Натали?

Она могла расплакаться, цепляясь за надежду, но категорически ответила:

– Да. У него есть четыре других бастарда, о которых я знаю, в возрасте от двух до десяти лет. Могу перечислить их имена, если хочешь. Он никогда не скрывал их от меня, и оставил на счет них распоряжения в своем завещании.

– Перечисли.

– Что? – Она уставилась на него.

Он пристально посмотрел на нее, казался почти успокоившимся, как будто ничто из этого вообще не имело значения.

– Ты сказала, что можешь перечислить их имена. Вот я и спросил.

Чувствуя себя так, будто они оказались в месте, где ничто не имело смысла, она ответила:

– Томми Граймс, Мэри Энн Ноттс, Элис Джонс и Бенджамин Мамфорд.

Он кивнул, но ничего не сказал. Дети должны были стать победным ударом, и все же Мария чувствовала тревогу, будто дала ему в руки острое оружие. Она нуждалась в щите. Могла бы выйти замуж за лорда Уоррена. Он не ожидает страсти в сердце, а брак отвлечет ее. В конце концов, она сможет заботиться и руководить его сыновьями, не намного моложе, чем Ван.

Но она никогда больше не сгорела бы в огне страсти ее демона.

Человеческая жертва.

Ах, да у него было право, и правильно ли она поступит, принося себя в жертву лорду Уоррену по своим причинам?

Когда они вернулись в гостиницу, она поспешила под защиту своей комнаты, оставив его принять меры, чтобы подготовить карету. Пока она ждала, в ее голове крутился тот инцидент, который он упомянул, об ампутации.

Сколько ему тогда было лет? Он сказал «горы», значит, в Испании. По крайней мере, два года назад, возможно больше, а сейчас ему всего двадцать пять. Она могла вообразить охвативший его ужас, потеющие руки, подступающую рвоту. И также была уверена в его храбрости и силе воли, сохранившей его руки твердыми – он сделал то, что должен был сделать максимально быстро и ловко.

Любовь вновь охватила ее, продолжаясь в уважении и восхищении. Она хотела его так много, много раз. Но любила его достаточно, чтобы освободить и прижечь рану, несмотря на его протесты. Тогда, возможно, однажды она будет в состоянии спокойно говорить о его счастливой жизни вместе с возлюбленной и ребенком.

Ван все приготовил и обдумал возможность провести четыре часа в карете с Марией. Он не мог. Не мог доверять себе, не поспорить, или еще хуже, не попытаться убедить ее силой или соблазнить. Демон в нем терзался, призывая к борьбе до смерти, все или ничего.

Он спросил владельца гостиницы о лошади, которую можно нанять, и узнал, что мистер Слэйд держит в гостинице трех прекрасных лошадей и редко ездит на них. Слэйд, как оказалось, был богатым сталелитейщиком, который удалился в деревню и построил огромный, оштукатуренный дом, выделяющийся в деревне как надгробная плита в саду. Ван удивился, как сквайр Хоукинвилл разрешил такую стройку.

Как бы то ни было, Слэйд был ему удобен. За цену на несколько мгновений показаться рядом со Слэйдом, он воспользуется его гнедым мерином для поездки в Лондон. Позже это будет стоить еще дороже. Сталелитейщик явно был в восторге от того, что местный лорд будет ему должен. Это стоящая цена. Он заплатит любую цену за комфорт Марии – кроме позволения уйти.

К тому времени, когда они вернулись, свет померк, и туманный дождь послужил завершением печального дня. Мария потратила время поездки, строя планы и обдумывая способы вынудить Вана признать, что их договоренности пришел конец, но постоянно отвлекалась, видя его верхом.

Конечно же, он ехал великолепно, на прекрасной лошади, и полностью контролируя ее. В основном он ехал рядом, но иногда вырывался вперед, а потом возвращался назад, ободряюще улыбаясь. Пока его глаза не встретились с ее, снова наполняя холодной решимостью.

Он собирался бороться, и она дрожала при одной мысли об этом.

И еще она заглушала чувство вины. Он был офицером кавалерии, а она ни разу не подумала предложить ему лошадь. Она отложила это как незначительный грех без надежды на исправление и сосредоточилась на ампутации.

Как только Мария вышла из кареты, и он соскочил с лошади, она сказала:

– Ваше долговое рабство закончилось на данный момент, милорд.

Он побледнел так, что на щеке резко выделился шрам, но сказал:

– Не здесь, Мария, – и повернулся, чтобы дать чаевые форейторам и устроить так, чтобы один из них отвел его лошадь в платную конюшню.

Она осталась, сгорая от смущения. Надо же, выпалить эти слова прямо посреди улицы. Мария поторопилась войти в дом, чувствуя себя не как решительная медсестра, а как виноватый ребенок. Она почти решилась спастись бегством в свою комнату, но ведь он последует за ней туда. Она знала, что последует. И она не сможет справиться с ним в такой интимной обстановке.