Маргерит Кэй - Повеса с ледяным сердцем

На пересечении Маунт-стрит и Парк-стрит экипаж застрял в пробке, созданной высоким фаэтоном, лошади которого встали на дыбы. Нетерпеливый кучер, лишенный сообразительности, не обращал внимания на попытки грума удержать их и, неумело обращаясь с хлыстом, совсем перепугал животных. Городской экипаж и ландо хотели объехать фаэтон с двух сторон, а носильщики паланкинов, пытаясь помочь, выкрикивали противоречивые советы. Прошло почти четверть часа, пока дорога освободилась. Все это время Рейф мог беспрепятственно наблюдать за портиками собственного дома. Как ни странно, он думал не о запасах чистой одежды, накрахмаленных простынях и матрасах в своей кровати, набитой перине, даже не о том, чтобы понежиться в ванне с горячей водой. Голая нетопленая комната, которую он делил с Генриеттой в постоялом дворе «Мышь и полевка», казалась ему настоящим домом. Особняк, роскошно обставленный и устланный красивыми коврами, совсем не привлекал его, ибо в нем не было Генриетты.

Если встреча с Хелен Ипсвич пройдет удачно, Генриетта уже сегодня вечером будет свободна и сможет отказаться от его опеки, вернуться к прежней жизни. Без него.

Он будет ужасно скучать по ней. Такая мысль застала Рейфа врасплох. Он никак не мог понять, дивиться ему этому обстоятельству или тому, что именно Генриетта вызвала в нем столь странные мысли.

Ему будет не хватать ее.

Черт подери, как такое могло случиться?

Он понятия не имел, но почему-то два дня, проведенные вместе с ней, стали для него чем-то вроде наркотика. Она смешила его. Совсем иначе смотрела на мир большими карими глазами. Ему нравилось, как она смотрела на него, какие чувства пробуждала в нем. Ее соблазнительные губы… нет, он еще не успел насладиться ими. Одно воспоминание о прелестном теле Генриетты, распростертом, под ним, заставляло его мужское достоинство напрячься.

Невозможно отпустить ее. Да он ни за что и не отпустит. Черт подери, он сумеет еще какое-то время удержать ее при себе. Когда экипаж остановился у городского особняка покойного лорда Ипсвича, Рейф напряг мысли, пытаясь найти какое-то решение. Он явно не сможет пристроить ее в качестве своей любовницы. Хотя мысль о том, чтобы нарядить Генриетту в шелка и кружева, которыми она восхищалась, окружить ее роскошью, которой она все время была лишена, была соблазнительна. Но Рейф знал ее слишком хорошо, чтобы предложить подобный вариант. Она не желала, чтобы он оплачивал ее пребывание на постоялом дворе без того, чтобы не вести счет, поэтому вряд ли позволит снимать для себя дом. В любом случае эта мысль неудачна. Но должен же быть выход. Черт подери, должен же быть другой выход!

Франт, остановившийся поглазеть на него сквозь украшенный драгоценностями лорнет, заставил Рейфа осознать, что он заразился привычкой Генриетты говорить вслух, и вспомнить о своем несколько потрепанном виде. В Уайтчепеле он выглядел элегантно по сравнению с местными жителями. Здесь же, в Мейфэре, в смятом плаще и грязных сапогах, убого. Рейф с тревогой огляделся кругом, затем поднялся по лестнице особняка, перескакивая через две ступени. Хорошо, что на двери молоток, значит, его жертва, как он надеялся, вернулась в город.

Дворецкий почтительно сообщил Рейфу, что леди Ипсвич, к сожалению, сейчас нет дома, и, наслышанный о репутации лорда Пентленда, удивился, почему столь известный пристрастием к строгой моде граф такой помятый.

— Милорд, мадам посещает ежегодную выставку в Сомерсет-Хаус [15] Сомерсет-Хаус — общественное здание, где проводятся различные мероприятия. , — сообщил он. — Может быть, вы соизволите прийти позднее или оставите свою визитную карточку?

— Я подожду, — твердо ответил Рейф, передавая шляпу и перчатки и не оставляя слуге иного выбора, кроме как провести его в гостиную и предложить прохладительные напитки.

Рейф отказался от чая, мадеры, кларета и бренди и провел следующий час, расхаживая по гостиной и стараясь держаться подальше от высоких окон, выходивших на улицу, чтобы какой-нибудь прохожий не заметил его. Ожидание затягивалось, терпение иссякало, безудержный гнев, охвативший его в жилище Хватай Все, накрывал с удвоенной силой.

Лишившись возможности ударить вора по лицу, Рейф решил отомстить за Генриетту, и его мысли приняли коварный оборот. Он не мог простить Хватай Все его немилосердное обращение с Генриеттой, но тот взялся за это дело, спасая свою шею. Другое дело Хелен Ипсвич.

Расточительный образ жизни явно не покрывался доходами вдовы, и Рейф подумал, что ее благосклонность не столь востребована, как это было раньше. Несомненно, на нее наседали кредиторы. Она слишком глубоко увязла в долгах, а небольшие доходы от амурных услуг не могли вытащить ее из болота, иначе бы она не решилась продавать фамильные драгоценности.

Это вызывало удивление. Продажа семейных драгоценностей немного значила для женщины, вынужденной продавать свое тело. В каком-то смысле Рейф ее не осуждал. Он слишком часто видел рожденных в нищете уличных мальчишек, кусавших руку, которая их кормит, воровавших еду у усыновивших их семей. Рейф мог понять, почему Хелен Ипсвич не стала бы слишком высоко ценить коллекцию изумрудов, даже если те сотни лет хранились в семье ее мужа. Даже притом, что драгоценности по закону принадлежали ее старшему сыну, а она не имела права распоряжаться ими.

Хотя Рейф не признавал ее социального положения, он лично ничего не имел против женщин этой породы. Кое-кто говорил, что Хелен Ипсвич хорошо преуспела, лежа на спине, что создало ей дурную славу в глазах большей части светского общества. Правда, она обманывала мужа, наставляла ему рога, из-за чего ее считали презренной и своекорыстной, но Рейф не имел права резко осуждать кого бы то ни было. Но ее подлость в отношении Генриетты выходила за рамки. За это ей придется расплачиваться.

Рейф уже сотый раз мерил длину гостиной. Прихватив у очага медную длинную вилку для поджаривания хлеба, он размахивал ею взад и вперед в такт своим шагам.

— Бездушная тварь! — воскликнул он, вспомнив бледное от испуга лицо Генриетты, когда та узнала, сколь постыдным образом ее использовали. Ее больше волновали мучительные переживания родителей, когда те узнают, что случилось с дочерью, нежели перспектива угодить в Ньюгейтскую тюрьму. Генриетта — самый честный, храбрый и по-настоящему добрый человек из всех, кого ему когда-либо доводилось встречать. Рейфу была невыносима мысль о том, что с ней могло бы случиться, если бы она не спряталась в его фаэтоне.

Дверь гостиной открылась. Бросив вилку для поджаривания хлеба, Рейф заметил, что непоправимо погнул и изуродовал ее.

— Ну и ну! Вы замечательно воспользовались моей гостеприимностью, — сказала Хелен Ипсвич, с удивлением глядя на изуродованную вилку. — Милорд, надеюсь, это не дружеский визит?