Элиза Ожешко - В провинции

Он с детства любил вслушиваться в тишину полей; торжественный шелест рощи и ветер, свистевший в щелях под стрехой в долгие зимние вечера, всегда говорили ему о чем-то родном и близком; суровый каждодневный труд закалил его сердце, а широта ума и полнота любви, с какой он обнимал прекрасный Божий мир и милый край родной, возвысили его дух и озарили той спокойной мечтательностью, которая так поражала в его взгляде. Всякую радость он переживал глубоко, но таил ее как сокровище на дне моря. В мечтах она возносилась хрустальным дворцом, пылала самоцветными огнями, но не любила выставляться напоказ и заявлять о себе боем литавр.

Нет, нехорошо было Болеславу на адампольском празднике, душно, а в сердце не стихал голос тревожного предчувствия. Напрасно он пытался его заглушить, перед глазами, как заколдованная, стояла Винцуня, со вспыхнувшими внезапно глазами и с опущенной в какой-то истоме рукой, к которой страстно прильнул Александр.

Мазурка кончилась, смолкла музыка, зато стал слышнее раздававшийся по всему дому неравномерный гомон голосов. Болеславу он казался шумом горной речки, которая то мирно журчит средь зеленых берегов, то с грохотом разбивается о скалы. Время от времени в общем гуле слышался пронзительный звук настраиваемого инструмента, словно чей-то стон на веселой свадьбе.

Вдруг по всему дому разнеслись бурные, стремительные звуки вальса, то грустные, то веселые. Над скрипками господствовал чистый голос кларнета, который с мечтательной тоской выводил протяжные ноты и, казалось, пел о любви, о ее наслаждениях, страданиях, безумствах…

Вальс, какой это удивительно страстный танец! Трудно понять, как мог он родиться в холодной Германии. Прислушайтесь хорошенько, и он вам расскажет всю историю земных наслаждений. Но только земных, иной песни вы здесь не ищите. Вальс — это полная противоположность мазурке. Есть в мазурке страсть, но разгульная, широкая, как просторы полей, и наивная, как девичье сердце, здесь слышится голос души, которая тоскует по потерянному раю… В вальсе бушует страсть самозабвения, но низменная, темная, вальс — это песня тоскующей плоти со всей ее дикой гармонией. В мазурке — двое молодых людей, рука об руку, закинув головы, чуть касаясь ногами земли, летят, и кажется, еще минута — они улетят под небеса. В вальсе партнеры глядят вниз, мужчина и женщина, тесно обнявшись, кружатся в бешеном вихре, до изнеможения, до потери сознания, кажется, вот-вот они рухнут на землю, в пыль… в грязь… Мазурка идеализирует женщину, в мазурке женщина — существо неземное, ангел с распростертыми крыльями, который лишь пролетает мимо, касаясь людей краем своего воздушного одеяния. Вальс держит женщину в плену у земли, он бросает ее из объятий в объятия, и в груди чистейшей из чистых его страстный напев пробуждает зародыш грядущей бури.

Болеслав шагал по опустевшей столовой и прислушивался к отчетливым звукам вальса.

Как ни старался он вернуть себе душевное равновесие, привычно взывая к здравому смыслу, неприятное, болезненное чувство не оставляло его. Наконец он остановился и проговорил:

— Что со мной? Я себя не узнаю. Что за призраки мне мерещатся, бред у меня что ли? Скверно. Поддаваться такому настроению не следует. Сбегу-ка я отсюда, здесь слишком шумно, а дома я сразу успокоюсь.

Спустя четверть часа колеса его брички простучали по адампольскому двору. В это время Винцуня, томно опираясь на плечо Александра, вместе с ним кружилась по бальному залу, юноша крепко обнимал ее стан, с упоением глядел ей в лицо, она, краснея, опускала голову, а вокруг шептали:

— Красивая пара! Ладная пара! Они точно созданы друг для друга!

Да, здесь и в самом деле встретились молодость с молодостью, веселье с весельем, мечты с мечтами. В бальном зале такое сочетание всегда чарует, всегда захватывает. Но хватит ли этого для повседневной реальной жизни с ее трудами, заботами, а часто и печалями, достаточно ли молодости, веселья и мечты, если ни сердце, ни голова ничем другим не богаты? На этот вопрос жизнь отвечает примерами, которые показывают, что не успеешь оглянуться, как молодость уже прошла, веселье утонуло в слезах, а мечты бесследно улетучились, столкнувшись с неумолимой действительностью. Увы, большую часть своей жизни человек проводит не в бальном зале. Побеждает не тот, кто танцует лучше всех, а самый мужественный, тот, кто, как в сказке, способен схватиться с драконом, преграждающим ему путь. Дороги жизни — это не вощенные по случаю танцев полы, с одним лишь уменьем изящно скользить по паркету далеко не зайдешь; здесь шаг должен быть твердый, и надо знать, куда идешь. Но кто об этом думает в вихре вальса?

Не думали об этом и Александр с Винцуней. Оба были молоды, веселы, оба бездумно отдавались своим мечтам и, опьяненные танцами и своей близостью, после вальса сели, разумеется, вдвоем.

Александр, глядя на Винцуню, тихо сказал:

— Как счастлив был бы я, если бы мог всегда прощаться с вами так, как вот недавно пан Топольский: «до завтра»…

У Винцуни забилось сердце, она невольно прижала руку к груди, но пересилила себя и ответила с улыбкой:

— А вы приезжайте завтра в Неменку, что вам мешает? Тогда сможете сегодня сказать мне: «до завтра»!

— Вы шутите! — проговорил Александр глухо. — Боже мой… ведь я люблю вас…

Винцуня с трудом скрыла свое волнение. Александр продолжал:

— Наверно, я не должен этого говорить, я знаю, вы помолвлены… но молчать я не в силах. Уеду отсюда… убегу, пойду в солдаты и буду искать смерти на первой же войне… но хочу, чтоб вы знали…

— Не уезжайте, я не хочу, я этого не переживу! — вскричала Винцуня, не помня себя, и слезы повисли на ее ресницах.

Александр даже вздрогнул от радости, щеки его запылали.

— Да, но… — начал было он, но в ту минуту музыка заиграла с удвоенным жаром; бурно, неистово пели скрипки, низко гудел контрабас, а над общим ревом парили страстно-тоскливые звуки кларнета. Молодой человек вскочил на ноги.

— Пойдемте танцевать! — сказал он Винцуне, а музыкантам крикнул: — Быстрей, еще быстрей!

И музыканты заиграли еще быстрей, еще неистовей, уже все вальсирующие пары, не выдержав темпа, расстроились, сдались, и лишь одна из них, кружась, пронеслась по кругу так стремительно и легко, что казалось, ее несет колдовская сила.

Колдовскою этой силой была страсть.

— Как они могут так быстро танцевать! — восклицали со всех сторон.

— Прелестно танцуют!

— Вот это пара так пара!

Пани Карлич лорнировала танцующих, и капризное лицо ее выражало неудовольствие.

Александр и Винцуня снова сели рядом; оба были словно в чаду. Юноша, наклонившись к девушке, прошептал ей почти на ухо:

— Панна Винцента, я не поэт, я деревенский парень, много и красиво говорить не умею, скажу лишь одно: я жить без вас не могу, умру, если вы не будете моей!