П. Паркер - «Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан

Первым делом ичогланов учили молчать и держать выправку в присутствии султана. Многими из этих качеств Давуд уже овладел, когда был аджеми-огланом.

Его только один раз выпороли за непослушание. Несколько часов ученикам велели стоять в одной позе — молча, склонив голову и опустив руки вдоль тела. Стоявший рядом с Давудом ученик потерял сознание от усталости, и Давуд, нагнувшись, поддержал его голову, чтобы тот не ударился затылком о каменный пол. За это обоих отвели в Третий двор Топкапы, привязали к большому резному камню и били по пяткам до тех пор, пока ступни не посинели и из них не пошла кровь. После наказания они несколько недель не могли ходить и вынуждены были приползать на уроки на коленях.

Больше всего Давуду нравились уроки чтения и письма. Он оказался прилежным учеником и быстро пополнил свои познания в арабском, фарси и турецком. Через несколько недель он уже знал наизусть несколько молитв на арабском и приступил к чтению арабских народных сказок.

Как-то днем он сидел на дорожке у дворцовой стены и читал книгу, взятую в библиотеке. Особенно ему нравилась сказка о волшебной лампе, в которой сидел джинн, исполнявший желания. Сказка о ковре-самолете пробуждала в нем мечты о будущем в новой для него земле и о новой жизни…

Поглощенный чтением, он не сразу заметил, что к нему подсел другой ичоглан.

— А, мой друг Талип! Какая замечательная сказка! — воскликнул Давуд.

Талип смущенно улыбнулся, но его лицо тут же поморщилось от боли. Ступни Талипа еще не зажили после порки, которой его подвергли неделю назад. Давуд решил, что именно боль так сильно огорчает его друга. Он положил ноги молодого человека себе на колени и принялся осторожно массировать ступни, разгоняя кровь. Талип поморщился, и Давуд постарался касаться его ран легче.

— Не плачь, друг мой. Я помогу тебе в учебе, и мы вместе будем служить нашему султану.

Талип перестал плакать, но в его глазах по-прежнему стояли слезы. На подошвах уже выросла новая кожа, правда, тонкая, как бумага. Давуд поплевал на ладони и стал медленно втирать слюну в пятки, чтобы уменьшить боль.

— Давуд, ты в самом деле думаешь, что я смогу дойти до конца? — пробормотал Талип сквозь стиснутые зубы.

— Конечно, брат мой.

Остаток дня они сидели на берегу. Давуд читал вслух толстую книгу, которую держал в руках. Талип внимательно слушал и тоже мечтал, как улетит на ковре-самолете далеко-далеко…

Той ночью, когда Давуд лег на диван в общей спальне, он заметил своего друга Талипа в дальней стороне комнаты. Перед тем как опустить голову на подушку, тот поднял руку и улыбнулся.

Давуд тоже лег щекой на подушку; глаза у него начали слипаться. Вдруг он рывком сел, услышав женские крики.

Женщина!

Отчаянные вопли были слышны во всех дворах и коридорах огромного дворцового комплекса. Они словно пронзали черепичные крыши и заставляли сжиматься всех, кто их слышал. Молодые ичогланы и аджеми-огланы выбегали из спальни. К Третьему двору пронесся отряд белых евнухов. Натягивая на бегу шаровары, Давуд поспешно затесался в толпу.

Крики и мучительные, невыносимо громкие рыдания не прекращались.

— Это из гарема, — заключил наконец один из белых евнухов.

Давуд услышал его слова. Он в ужасе посмотрел на высокие каменные стены и красные черепичные крыши и прошептал:

— Александра!

Гиацинт бежал по коридорам и дворам гарема; по пятам за ним несся отряд черных евнухов. Мерцали факелы, рассеивая тьму. Они перебегали из одного помещения в другое. Крики делались все громче и пронзительнее; черные евнухи стремительно ворвались во двор к молодым наложницам. Юные девушки, растирая сонные глаза, выбегали из общей спальни. Многие плакали и жались друг к другу; ужасные крики вселяли в них ужас.

Черные евнухи продолжали поиски. Весь гарем, казалось, оцепенел от страха.

Отперев дверь в конце портика, Гиацинт бросился в темный, тесный проход, ощупывая прохладные каменные стены. Несмотря на факел, который он держал в руке, он почти ничего не видел перед собой. Гиацинт в тревоге искал следы незваного гостя в коридорах, расходящихся во все стороны, но никого не нашел. Он забежал на половину валиде-султан; Хафса, высоко держа лампу, взволнованно осматривала углы двора.

Увидев Гиацинта, валиде-султан схватила его за руку и показала в сторону Двора фавориток. Гиацинт побежал туда и, достав нужные ключи из большой связки, отпер несколько дверей. Четверых евнухов он сразу послал обыскивать хамам, библиотеку и небольшую мечеть, а сам зашагал по двору с фонтаном посередине. Присев на корточки у пенящейся воды, Гиацинт осмотрел двор и задрал голову. На третьем ярусе находились покои самих фавориток. Он понял, что страшные крики доносились оттуда. Ужас сковал ему сердце — возможно, он не справился с главной целью в жизни, причиной, по которой ему сохранили жизнь.

Лунный свет проникал во двор сквозь ветви бука и отбрасывал зловещие тени на каменные стены и деревянные перила галереи. На верхнем ярусе что-то мелькнуло, и крики прекратились. Евнухи остановились. Гиацинт поднял руку, знаком приказывая своим подчиненным молчать. Передав факел евнуху, стоящему рядом, он неслышно прокрался вверх по лестнице, в темные ниши верхней галереи. Он медленно ступал по половицам, страшась малейшего скрипа, и по очереди заглядывал во все комнаты.

Когда он распахнул первую дверь, заскрипели ржавые петли, и Гиацинт вздрогнул. От волнения у него вспотела рука, в которой он сжимал кинжал. Комната тонула во мраке; горела лишь единственная свеча. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что Ханум сидит на своем диване и крепко обнимает Махмуда, старшего сына султана и наследника престола. В другой руке Ханум сжимала небольшой кинжал.

— Гиацинт! Иди дальше! Кричали где-то там, дальше, — срывающимся от волнения голосом прошептала она.

Главный черный евнух вышел и послушно последовал дальше по галерее. Он все больше волновался. Вытер потную руку о штаны, чтобы крепче держать оружие.

Махидевран стояла у входа в свои покои; ее сын Мустафа цеплялся за материнские юбки. Она посмотрела в глаза Гиацинту и в ужасе покосилась в дальний конец галереи.

На третьем ярусе размещались еще две анфилады комнат. Одни отвели Гюльфем и ее сыну Мураду, другие — Хюррем и ее новорожденному Мехмету.

Было по-прежнему темно и смертельно тихо.

Сжав в руке кинжал, Гиацинт, совершенно невидимый в темноте, осторожно крался дальше, прислушиваясь к каждому шороху. Вот как будто затрещала материя и послышался стон. Он остановился, осторожно прислушался. Толкнув ногой следующую дверь, он очутился в кромешном мраке. Босые ноги неслышно ступали по коврам. Диван оказался пустым; подушки и одеяла разбросаны как попало. Прижимаясь спиной к стене, он перешел во вторую комнату и там увидел женщину, распростертую на полу. Вокруг нее лежала мятая одежда.