Лили Браун - Письма маркизы

Бомарше — Дельфине

Париж, 26 августа 1783 г.

Дорогая маркиза! Прежде всего, вернувшись из Лондона, я отправился не к графу Водрейль, а к вам, судите поэтому о моих чувствах к вам. И у ваших дверей я узнаю, что вы больны. Как раз теперь! Через три недели вы должны быть здоровы, хотя бы мне пришлось предписать вам для этого средства всех чудесных целителей мира! Пробовали вы сахарные шарики Диллона, мышиный жир m-me Бернар, электрическое лечение доктора Дюрана? Ведь вы же не Франция, которой для лечения у первейших докторов не хватает самого главного — денег! Поэтому она и вынуждена позволить лечить себя цирюльнику, — бедняжка.

Могу я надеяться получить от вас известие, когда вы можете принять меня?

Бомарше — Дельфине

Париж, 12 сентября 1783 г.

Вас нигде не видно, ваши окна занавешены, но вы, ведь не сидите же в уединенной лаборатории и не размышляете над искусством делать золото! Ваши двери остаются для меня закрытыми, а между тем я видел гостя, для которого они открылись!

Не бойтесь ничего. Все, что открыто или тайно восстает против закона и установленных обычаев, находится под защитой Фигаро.

Знаете ли, что именно по этой причине, к тем, кто уже находится под моей защитой, я уже причисляю и одну очень высокопоставленную даму. Вы, может быть, думаете о герцогине Бурбонской, которая отплачивает своему неверному супругу той же монетой, или о маленькой принцессе Шартрской, которая… распевает дуэты с красивым адъютантом своего супруга в то время, как он сам… учится играть на арфе у m-me Жанлис. Или о хорошенькой Кондэ, соблазненной в годы девической невинности каким-то невидимым богом и потом, вероятно в награду за святость, нашедшей принца королевской крови, который повел ее к алтарю, но… не к постели? Не идите дальше в этом направлении, моя красавица. Этот путь бесконечен, но он все же не приводит к той даме, о которой я говорю.

Я хотел бы рассказать вам, что я видел, чтобы в ваших выразительных глазах прочесть любопытство, волнение, испуг, словом, все те ощущения, которые ваши уста не высказали бы мне из скромности. Должен я молчать? Но во мне слишком силен поэт и вследствие этого я не могу сохранить только для себя тот необыкновенно занимательный акт пьесы, по всей вероятности, не первый и не последний, которого я был случайным зрителем. Слушайте же!

Вы знаете, что я хожу гулять по ночам. Когда люди совлекут свои украшения, смоют румяна со своих желтых щек, снимут кудрявые парики со своих лысых голов и стащут прекрасные, чистые белые чулки с роскошными подушечками, заменяющими икры, со своих худых, грязных, волосатых ног, то и души их так же снимают свои одежды. Правда, нагота их душ не всегда бывает приятна для взгляда, но всегда необыкновенно интересна. Я видел, как маршалы Франции превращались в королей дьявола, шутовские поэты — в трагических героев, гетеры — в мадонн, а королевы… но помолчим об этом, пока вы не услышите рассказа о моем приключении.

Это было в версальском парке. Никто во Франции не спит так крепко, как ее сторожа, и в этот ночной час ни возглас, ни бряцание сабли не остановили моих шагов. Ночь в конце лета! Легкий аромат разложения, сильнее действующий на чувства, чем первые невинные запахи весны, уже тяготел над парком.

Вдруг я услышал шуршание, потом хрустение гравия под ногами. Я быстро спрятался за ближайшим боскетом, но не для того, чтобы шпионить, а чтобы не мешать влюбленной паре. Но мужчин и женщин, закутанных в плащи и шмыгающих взад и вперед, привлекали друг к другу отнюдь не любовная страсть. Временами яркий свет потайного фонаря вырывался из-под их плаща. Я уже хотел поднять тревогу, крикнуть «воры!..», но вдруг мой взор упал на изящные маленькие ножки и элегантные каблучки…

Внезапно все эти фигуры отступили. Показались трое других: стройный франт, в полумаске, может быть, граф Шеврез! За ним следовал другой, поменьше ростом. Я разглядел шелковую мантию священника, тонзуру на непокрытой голове, — может быть, Роган, кардинал? Затем женщина, окутанная вуалью, неузнаваемая, но такая осанка!.. Может быть — королева Мария-Антуанетта? Я притаил дыхание. Эти трое не произносили ни слова. Священник положил что-то темное на две руки, такие белоснежные, что, казалось, они сияли в темноте. Мне вспомнилась парижская сплетня, что Роган хочет купить милость королевы при помощи знаменитого ожерелья Бемера. Но я не имел времени раздумывать. Снова шорох, хрустение песка… я протер глаза. Может быть, все это были только ночные призраки? Быть может, потому это так потрясло меня? Ведь раньше я не верил в привидения!

Разве граф Шеврез не ваш друг? Постарайтесь же предостеречь через него даму с такой предательской фигурой. Ведь не все нечаянные свидетели будут такие, как Фигаро!

Граф Гюи Шеврез — Дельфине

Версаль, 15 сентября 1783 г.

Мысль о том, уважаемая маркиза, что я, во время моего вчерашнего посещения, не совсем прилично вел себя, выказал раздражение, не соответствующее этому делу, — это были ночные похождения слуг, как я уже говорил вам, — заставляет меня написать вам эти строки. Сторожам парка сделано очень строгое внушение, чтобы они не допускали больше подобных ночных призраков. Чтобы рассеять все ваши опасения, я бы хотел сказать вам то, что я, возмущенный подозрением, которому подверглась наша дорогая королева, забыл сообщить вам вчера. В ту ночь я находился в Париже у Гимар. Она сама и все ее гости подтвердят мое присутствие. А ее величество, как рассказывала мне принцесса Ламбаль, удалилась на покой уже в девять часов, вследствие сильной головной боли.

Парижане везде видят призраки, с тех пор, как Калиостро стал вызывать духов!

О том, что вы упорствуете в своем нежелании ехать в Женневилье, я сожалею не только ради себя. Вы предостерегали меня. Не могу ли я доказать вам свою благодарность за ваше доброе намерение также предостережением?

Быть больным часто бывает очень неблагоразумно!

Если я выражаю надежду, что в своем обещанном отчете о великом дне я в состоянии буду сказать, что ваше отсутствие и отсутствие принца было не слишком замечено, то вы должны понять, что эту надежду я питаю не из нелюбезности, а лишь из дружбы к вам.

Граф Гюи Шеврез — Дельфине

Версаль, 27 сентября 1783 г.

И вас при этом не было! Такого дня еще не бывало. Дорога в Женневилье была уже с раннего утра запружена экипажами и всадниками. Залы маленького замка были переполнены всем, что своей красотой, происхождением, умом и богатством делает Париж центром вселенной. При том же напряженное лихорадочное ожидание, выражавшееся на лицах у всех и заставляющее блестеть глаза, могло внушать каждому мысль, что ускоренное биение сердца является признаком юной силы. В этом ожидании забыты были и новейшие скандалы и шансонетки, которые обыкновенно наполняют жизнь.