Людмила Третьякова - Дамы и господа

Она приходила в ужас от мысли, что ее любовь, извест­ная Сергею, хоть в какой-то степени накладывает на него обязательства.

Самое верное средство дать ему понять, что он свободен, свободен и еще раз свободен, — это стать несвободной самой. И когда граф Ларри предложил ей руку и сердце, она согласилась.

Как бы то ни было, в сентябре 1900 года в Санкт-Пе­тербурге была отпразднована свадьба офицера лейб-гвардии гусарского полка графа Воронцова-Дашкова и фрейлины Нарышкиной.

Родители Иллариона не только смирились с выбором сына, но и сделали все, чтобы этот союз оказался прочным. Не желая никоим образом влиять на только что начавшуюся супружескую жизнь, Воронцовы-Дашковы купили молодо­женам дом на Моховой, 10. В подмосковном же графском имении Ново-Томникове для них «было пристроено особое крыло к уже существовавшему господскому зданию».

Первенец Иллариона и Ирины, Роман, появился на свет осенью 1901 года в Царском Селе, где квартировал гусарский полк. Еще через полтора года Ирина родила дочь Марию. Следом двух сыновей-погодков — Михаила и Александра. На одиннадцатом году супружества появился ее последний сын Илларион.

…Невестку Воронцовых-Дашковых упрекали зато, что она сделалась совсем равнодушной к свету и развлечениям. На это Ирина отвечала, что удивилась бы, если б что-то вызвало в ней тот интерес и ту радость, которые она познала, став матерью. Ее лишь иногда видели на светских увеселени­ях, и вдовствующая императрица Мария Федоровна нередко ставила материнское рвение Ирины в пример дамам, не в меру часто покидавшим свой дом.

Вопреки всем прогнозам старики Воронцовы-Дашковы всей душой привязались к невестке. Для графини, крепко дер­жавшей в руках все семейство, жена Иллариона стала пятой дочерью, с которой она была и нежна, и снисходительна.

Особенно сердечные отношения у Ирины сложились со свекром. Имя графа-отца постоянно упоминается в ее переписке с теплом и заботой о нем, стареющем сверх меры, как ей казалось, занятом ответственной службой.

Но самыми чудесными были летние месяцы, когда вся большая семья Воронцовых-Дашковых собиралась в Крыму, в сказочной Алупке. Ирининой свекрови она досталась от деда — знаменитого Михаила Семеновича Воронцова. При всем количестве красивых и ухоженных имений, в том числе и великокняжеских, что уже к концу XIX века словно алмазной россыпью украсили южное побережье Крыма, Алупка все равно оставалась вне кон­куренции. Даже нововозведенная царская резиденция в Ливадии не могла состязаться с ней ни в оригинальности архитектурного замысла, ни в роскоши внутренней от­делки, ни в тех огромных суммах, в которые обошлось Воронцовым их крымское сокровище.

Стараниями графини Елизаветы Андреевны Алупка сделалась и центром культурной жизни Крыма. Сюда приезжал петь Шаляпин, здесь привечали художников, спешивших на своих полотнах запечатлеть красоты мест­ных пейзажей, здесь устраивались спектакли, и поэты под звездным небом на мраморной террасе дворца читали свои стихи.

Какая безмятежная, привольная жизнь! Как легко, должно быть, здесь дышалось детям Ирины, подраставшим в теплом гнезде Алупки на родных и любящих руках! И самый абсолютный слух не мог уловить в этой блаженной тишине глухого рокота приближавшегося несчастья…

Несомненно, Ирина искренно надеялась: ее замужество поставит крест на любви к Сергею Долгорукову. Мосты сожжены, она жена другого. Всякая мысль, невольно об­ращенная к тому, кто еще недавно составлял радость и свет ее жизни, теперь казалась несущественной.

Не потому ли Ирина предавалась с такой страстностью каждому новому материнству, что оно становилось допол­нительной преградой к воспоминаниям о Сергее, о любви, которую оказалось куда сложнее вытравить из сердца, чем она предполагала? Муж и дети — здоровые, веселые, прекрасные. Вот оно, незаслуженное счастье, которое Бог вправе отобрать у нее за ту непонятную тоску, что порой подступала к сердцу.

…Время от времени наезжал к ним в Алупку Павел Шереметев. Благодаря женитьбе своего брата на одной из дочерей графов Воронцовых-Дашковых, он на правах род­ственника был здесь человеком абсолютно своим. Елизавета Андреевна особо привечала его: Павел часами рассказывал ей об исторических изысканиях в архивах, о работе Общества любителей древней письменности, о подготовке празднова­ния столетия Отечественной войны 1812 года. Все это весьма интересовало графиню, и она с большим неудовольствием отпускала такого интересного собеседника на этюды — Шереметев хорошо писал маслом и пользовался случаем здесь, в Крыму, поучиться у признанных мастеров.

Подраставшие дети Ирины тоже не отходили от «дяди Павла», который учил их плавать и показал себя мастером на разные выдумки. Они его обожали. А он по-прежнему обожал их мать.

Бывали минуты, когда он проклинал эту свою несчаст­ную привязанность, обрекавшую его на одиночество. Дам и девиц, желавших добиться внимания одного из самых видных в России женихов, хватало с избытком. Конечно, их привлекало знаменитое шереметевское богатство. Но и сам Павел, войдя в зрелый возраст, выглядел мужчиной очень интересным. Грусть в глазах и сдержанность в обращении придавали ему тот интригующий вид, который особенно нравится женщинам.

Однако ничего у них не получалось. Павел верил, что судьба бережет его свободу не случайно. Разве дано нам знать промысел Божий? Быть может, придет и его час. Как, когда — не все ли равно: лишь бы он был связан с Ириной.

…Во второй половине дня, ближе к вечеру, когда жара начинала спадать, алупкинские обыватели рассаживались в коляски и отправлялись в Мисхор к Долгоруковым.

Там стараниями хозяйки имения Ольги Петровны Долго­руковой появились новшества, еще не виданные у соседей: по­строены своя электростанция, эстрада-раковина для концертов и домашних выступлений, а главное — теннисный корт.

Новомодная игра обрела множество поклонников. Молодежь обзавелась ракетками, и баталии начались. Из Кореиза приезжал Феликс Юсупов, из Ай-Тодора — сыновья и дочь сестры царя Ксении Александровны, из Харакса — дети великого князя Георгия Михайловича, из Симеиза — Мальцовы, бывали здесь знакомые из Ялты, Массандры, Фороса. Вкупе с двумя сыновьями и четырьмя до­черьми самих хозяев компания собиралась большая и веселая.

Ирина нечасто, но все-таки ездила сюда со старшими детьми. Однажды во время такой поездки с ними оказался Павел Шереметев, хотя он и не был охотником до шумных развлечений.

Когда на одном из поворотов крутой дороги возница притормозил, Маша, сидевшая у окна, весело сказала:

— Смотрите, дядя Павел, вон там наверху… Это лю­бимое мамино место.