Джейн Остен - Разум и чувства

Миссис Феррарс оказалась маленькой, худенькой женщиной, плохо сложенной и непривлекательной. Ее желтоватое лицо с крошечными глазками и поджатыми губками, похоже, и в годы былой молодости нельзя было назвать красивым или запоминающимся. Только сдвинутые тоненькие брови предавали ему некоторое выражение суровости, которое характерно только гордым или капризным дамам. Она была немногословна и обладала редким талантом выражать свои мысли с помощью двух-трех слогов, которые объясняли, что ей не нравится всё вокруг.

Сейчас Элинор была свободна от своих страхов. Еще несколько месяцев назад миссис Феррарс могла публично унизить ее, но теперь она была не в силах уколоть ее, старательно показывая сестрам Стиллс, с кем им посчастливилось сегодня общаться. Элинор едва не рассмеялась, как обе женщины семьи Феррарс кичились своим величием перед Люси, которую легче всего из всех присутствующих можно было обидеть, и ей не хватало духу достойно ответить на эти выпады. Люси была очень счастлива от того, что оказалась в таком обществе, а ее сестра недооценивала торжественность момента и хотела только подразнить доктора Дэвиса своим нынешним статусом. Так или иначе, обе лезли из кожи вон, чтобы понравиться миссис Феррарс и ее дочери, и скоро Элинор не могла без раздражения смотреть на всех четверых.

Обед был действительно грандиозен, слуг было невидимо, все что ни попадалось на глаза, демонстрировало склонность хозяйки к оригинальности, и способность хозяина это обеспечить. Несмотря на перестановку и приобретение необходимой утвари в Норланде и даже на то, что они сами были не так давно без хотя бы одной тысячи фунтов в кармане, да так, что даже пришлось кое-что продать, ничто не намекало на то, что они пытаются прыгнуть выше головы, никакого проявления бедности, разве что в разговоре, но такое вполне допустимо. Джон Дэшвуд не мог ничего особенного рассказать о себе, чтобы заслуживало всеобщего внимания, а его жена могла заинтересовать гостей еще меньше. Но в этом не было особой необходимости, так как рассказов было предостаточно у их гостей, которые, чтобы быть принятыми, усердно потрудились над тем, чтобы выглядеть лучше, чем есть на самом деле: умнее, респектабельнее и очаровательнее.

Когда женщины удалились в художественную гостиную после обеда, это особенно стало бросаться в глаза. Джентльмены уже разбавили свою беседу политикой, сделками по недвижимости и сломанными на скачках конскими ногами. Когда все эти темы были исчерпаны, снова появились дамы и подали кофе со сладостями, что стало вершиной торжества для Гарри Дэшвуда и второго сына леди Миддлтон, которые были ровесниками.

Раз оба мальчика были свободны, значит все разговоры свились к одному – выяснить – кто из них первый? Начали с роста. Когда Гарри был один, такого вопроса не могло и возникнуть. Но теперь начались взаимные притязания с двух сторон, и каждый из присутствующих был вынужден высказать свое мнение.

Все присутствующие разделились на два лагеря.

Две матери, хотя каждая считала, что ее мальчик выше, все же из вежливости решала спор в пользу другого. Две бабушки не с меньшим пристрастием, но более разумно, встали каждая на сторону своей дочери. Люси, которая была крайне озабочена тем, чтобы понравиться и тем, и другим, уверяла, что оба мальчика рослые не по годам и почти одного роста, а ее сестрица с большим тактом, выдала это каждой из сторон…

Элинор уже высказалась в пользу Уилльяма и этим обидела миссис Феррарс, а Фанни еще больше. Марианна, когда спросили ее мнение, обидела их всех, сказав, что у нее нет на этот счет никакого мнения, так как она на этих детей и не смотрела.

Когда все собравшиеся уже не знали, куда обратить своё внимание, чтобы только не смотреть на этих милых детей, то от безысходности уставились на стены, где увидели нечто интересное.

До того, как они уехали из Норланда, Элинор нарисовала для своей свояченицы пару неплохих пейзажей, которые только сейчас были принесены и повешены в доме, украсив ее художественную гостиную. Эти-то рисунки и были пойманы взглядом Джона Дэшвуда, когда он проходил там за другим джентльменом в следующую комнату, сняты и официально переданы в руки полковника Брэндона, чтобы он еще раз обратил внимание на художницу.

– Это написано моей старшей сестрой, – сказал он, – и вы как человек тонкого вкуса, должны, я смею сказать, оценить ее талант. Я не знаю, были ли вы знакомы с ее работами раньше, но она действительно создана, чтоб хорошо рисовать.

Полковник, хотя и не был знатоком изящных искусств, все же залюбовался пейзажами мисс Дэшвуд. Остальные тоже подхватили его восхищение и принялись передавать рисунки из рук в руки, осыпая их автора комплиментами. Миссис Феррарс, не зная, что это работы Элинор, тоже взглянула на них, и, после того, как они были высоко оценены леди Миддлтон, Фанни передала их своей матери, сообщив, что они выполнены мисс Дэшвуд.

– Хм, – сказала миссис Феррарс, – очень мило.

И без всяких благодарностей вернула их дочери.

Возможно, Фанни подумала на минуту, что ее мать уж чересчур груба, так как немного покраснела, и немедленно сказала:

– Они очень приятные, сударыня, не так ли? – Но потом опять, боясь быть слишком официально вежливой, возможно и переступив через себя, она благоговейно добавила:

– А ты не находишь, что они по стилю очень похожи на работы мисс Мортон, мам? Она ведь рисует очень приятно. Как красивы ее пейзажи!

– Прекрасные, право же. Вот она-то рисует, право же, чудесно!

Марианна не могла больше этого выносить. Она уже полностью была разочарована в миссис Феррарс, и такая несвоевременная похвала другой художницы, за счет Элинор! Хотя она не имела каких-либо намерений, спровоцированных этим, все же сказала:

– Как-то странно. Кто такая мисс Мортон? Кто ее вообще знает? Мы говорим о работах, написанных Элинор.

И сказав так, она взяла рисунки из рук своей свояченицы и начала любоваться ими.

Миссис Феррарс недовольно глянула на нее и громко сказала:

– Мисс Мортон – это дочь лорда Мортона!

Фанни тоже рассердилась, а ее муж был готов заступиться за свою сестру. Элинор тоже была рассержена выпадом Марианны, даже больше, чем всем остальным в этот вечер. Но увидев глаза полковника Брэндона, который смотрел на Марианну с таким обожанием и восхищением, промолчала.

Но Марианна на этом не остановилась. Полное равнодушие миссис Феррарс к произведениям ее сестры, видимо, были для нее предвестниками серьезных проблем для брака Элинор с ее сыном. Так как ее собственное раненное сердце заставляло думать об этом с ужасом, она не смогла сдержать нахлынувшие чувства, резко встала и после минутного колебания, подошла к стулу сестры, обняла ее одной рукой за шею и прижалась одной щекой к ее щеке, сказав при этом: