Екатерина Мурашова - Глаз бури

– Я знаю, что она тебя ненавидит. Но что ж: Константин Ряжский – ее любовник, и действует из ее интересов?

– Лиза утверждает, что ничего подобного нет. Но ей можно верить лишь в том случае, если, положим, Константин, или сама графиня не заплатили ей больше…

– Похоже на то. Именно поэтому она и уговаривала нас уехать… Так сказать, из душевного расположения… Ты ведь ей нравишься, знаешь?

– Лиза за верный рупь предаст любую симпатию…

– Может быть. А что полагает твой Нелетяга? Я так понимаю, что он тоже посвящен во всю эту историю?

– Да. Он вышел на полицейского следователя и…

– Иосиф и полицейский следователь? Не могу себе представить.

– У них… гм… в общем, у них есть общие интересы… И у Иосифа сложилось такое впечатление, что этот следователь тоже интересуется всем этим делом. Правда, с другого конца…

– За тебя или против? – деловито поинтересовалась Софи.

– Разумеется, против, – усмехнулся Туманов. – Ты только представь себе полицейского (а он к тому же еще и немец), симпатизирующего безродному содержателю игорного дома, начало карьеры которого теряется в явно уголовном тумане…

– Слишком много всего против… – задумчиво сказала Софи, припомнив еще и полоумную Ксению с ее ду́хами и сапфирами, и решив не морочить голову Михаилу этим откровенным бредом. – Михаил, я давно хотела тебя спросить: твое имя и фамилия…

– Они действительно выдуманы, а не даны при крещении. Сначала имя. Здесь все просто, я был крупный с самого начала, похож на медвежонка. Меня кликали Мишкой. Отчество я приписал потом, когда за взятку выправлял бумаги, и не стал особо придумывать. Михаил Михайлович – чем плохо? А фамилия… Апокрифическая история, которыми ты меня когда-то упрекала, гласит, что в ту ночь, когда меня нашли на помойке, – стоял кромешный, удивительный даже для наших мест туман. Поэтому – Туманов.

– Нашли на помойке? Значит, тебя не отдали в воспитательный дом? А где ж ты рос?

– Софья, я не хочу об этом. Поверь, никаких хороших воспоминаний от этого места у меня не осталось. И пожертвовать туда деньги, как ты предлагала, я никак не могу. Подобравшая же меня женщина давно умерла, и помочь ее семье я тоже не могу, так как семьи у нее не было… Пожалуйста, не настаивай. Если хочешь, я расскажу тебе, как отроком учился воровскому делу в Вяземской Лавре. Моим учителем был известный тогда вор Филька Кривой. Вот там действительно было много забавного. Хотя и страшного тоже…

– Михаил, я удовольствием про это послушаю. И даже кое-что запишу, если ты, конечно, позволишь. И не стану больше спрашивать про то, про что ты не хочешь вспоминать, – Софи взяла руку Михаила и прижала к своей щеке его ладонь. – Но все это – не сейчас. Сейчас мы говорим о дне сегодняшнем. Тот, кто так стремится тебя уничтожить, он, может быть, вовсе сумасшедший, потому что концы с концами ни у кого, кто за это дело берется, сойтись не могут. Что ж, с умалишенным тягаться? Полиция опять же не на твоей стороне. Скажи, все это – подряды, фабрики, деньги, игорное дело – это нынче очень тебя занимает? Ты непременно должен…

– Я мог бы кинуть все это хоть сейчас. Начать сначала. Снова бросить. Мне все равно, если ты об этом спрашиваешь. Когда-то это было важно, но теперь… Я же не родился в этом… Ты можешь понять? Если бы я рос, ну, хоть в купеческом деле, отец – купец, дед – купец, тогда это, наверное, было бы частью меня и я кинуть не мог, себя не покалечив, не предав дедовскую память, его труды…

– Я поняла, Михаил. Но тогда, может быть, есть смысл не исследовать этот сжимающийся вокруг тебя круг, а просто вырваться из него и уйти… Куда-нибудь…

– А ты, ты бы ушла со мной?

– Конечно. Бежала же я когда-то за Сержем Дубравиным… Не злись, не злись! Это я тебя дразню, неужто не видишь? Ты – настолько не чета ему, что тут и говорить не о чем…

– Да знаю, знаю. О Дубравине я и не думал никогда. Но всегда ревновал тебя к французу…

– К Эжену? Ты сумасшедший! Он же умер за семь лет до того, как мы с тобой повстречались!

– Но зато он оставил в твоей душе такой след… Не сердись, я не буду тревожить его память. Судя по всему, он был действительно замечательный человек…

– Конечно! Давай уедем во Францию! Я наконец увижу все то, о чем рассказывал мне Эжен, и покажу тебе, и…

– Я не могу уехать, Софья.

– Но почему?! Ты же говорил…

– Ты вправду хочешь знать?

– Да! Ты еще спрашиваешь?! Да, да, да!

– Я не могу оставить Саджун.

– Она… Она и теперь остается под твоим покровительством? Ты же говорил мне…

– Это не то, о чем ты думаешь. Саджун тоже как-то вписана в этот, мой круг. Ей тоже угрожали. Если я исчезну, ей могут отомстить. Просто от злости, или еще почему-нибудь. Этого я никак не могу допустить. Пусть уж лучше расправятся со мной.

– А что будет со мной, если с тобой… расправятся? – тихо спросила Софи. – Ты думал об этом?

– Все время думаю.

– И придумал что-нибудь?

– Пока нет. Но есть наметки…

– Я могу знать?

– Как только додумаю до конца, сразу скажу.

– А что, Саджун… она действительно содержит теперь дом свиданий?

– Да. В восточном стиле. Это совсем особый мир…

– Ты ходишь туда?

– Только повидаться с Саджун. Если ты спрашиваешь, пользуюсь ли я услугами тамошних девушек, то – нет. И раньше не пользовался.

– Почему?

– Мне казалось, что Саджун это будет неприятно.

– Боже мой! – простонала Софи. – Одни публичные женщины вокруг! И главное – одна другой лучше и достойнее. Одна вот-вот станет моей невесткой. Другой покровительствует человек, с которым я фактически живу. С ума сойти! Туманов, во что ты меня втравил?!

– Почему – публичные женщины? – не понял Туманов. – Какая невестка?

– А потому! Мой брат Григорий собирается жениться на твоей шляпнице Лауре. Ты знаешь?

– Да нет, откуда? Ты ведь мне не рассказывала, а слухов я не собираю. Но зачем же – жениться?

– Ну как же! Он же ее скомпрометировал…

– Не понимаю. Как можно скомпрометировать шляпницу?

– Да он не знает, что она – шляпница! – закричала Софи. От соседних столиков люди обернулись в их сторону, Туманов приложил палец к губам, но Софи не обратила на его жест никакого внимания. – Они познакомились у меня, когда ты прислал с ней свое дурацкое письмо! Она сказала ему, что служит в компаньонках у какой-то старой графини!

– А отчего ж ему никто не рассказал?

– Маман с сестрицей не преминули бы, но сами ничего не знают. Своим товарищам он представил ее как бедную наемную рабочую, эксплуатируемую этой самой несуществующей графиней. А мы с Ирен… Мы просто боимся… Ты же видел Гришу. Он нервный и слабый. Как папа… К тому же истерик. Что он сделает, узнав? Убьет ее за обман и пойдет на каторгу? Застрелится сам?