Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Дайе и Бек… Не Дайе, но вот Бек на этот раз самый настоящий.

– Я… справлюсь сам, – пробормотал брат, словно прочитав мысли Бал. Но обращался не к ней, а к Айше: та все видела из-под полураскрытого полога (Бал лишь сейчас опустила его за собой) – и тут же, всхлипывая, подхватила Бека, помогла ему улечься на тюфяк, засуетилась рядом с какими-то необходимыми хлопотами. Джанбал замерла: что там нужно – перевязки на самые большие ссадины, тугую перетяжку вокруг тела, чтобы обжать, как бочарным обручем, помятые ребра?

– Воды принеси! – скомандовала Айше уже совершенно сухим, бесслезным голосом. Слышно было, как она торопливо и сноровисто рвет на полосы какую-то ткань.

Слуг «внукам Барбароссы» в пиратском лагере не полагалось, так что Джанбал действительно отправилась за водой сама, во все той же парандже, как еще? Не к роднику, а туда, где на берегу обосновались мутфаклары [12]: у них должна быть теплая вода, да и уксус найдется, чтобы промыть раны.

Мутфак располагался изрядно в стороне от «палубы», а сестра, спешащая омыть раны брату, ни на что не должна отвлекаться. Поэтому ей удалось лишь мельком бросить взгляд на сцепившихся в схватке борцов. Но там, кажется, за все это время ничего толком не произошло: Гергедан и Ламии, прищемив друг друга в равно железных объятиях, медленно раскачивались, как двуопорная мачта на ветру.

С двумя большими кувшинами и с маленькой флягой уксуса (ее пришлось повесить на шею, а то один из кашеваров уже вызвался помочь), Бал вернулась в шатер.

– Вот и повязка на лоб будет, ты просто провидица, принцесса… Да промойте же мне глаза наконец!

– Потерпишь еще немного, – хмыкнула Бал. – Незачем тебе видеть, в чем сейчас осталась Айше, чтобы добыть тебе ткань на перевязки.

– А… в чем? – опасливо спросил Бек: лицо его поверх запекшейся «кровавой чадры» было покрыто мокрой тряпицей, убирать которую сестра не спешила.

– Да без малого ни в чем. То, что у тебя на ребрах, раньше было ее платьем, оно плотного шелка, в самый раз. А то, что на лице, на ноге, на прочих открытых ранах, сам догадайся: чувствуешь, насколько эта ткань нежнее и тоньше? То-то. Так что даже не вздумай открывать глаза, пока Айше снова паранджой не покрылась…

Джанбек и сам был, можно сказать, «без малого ни в чем»: укрыт плащом ниже пояса, для соблюдения целомудрия, его собственного и Айше. А то ведь оба от стыдливости своей природной провалятся сквозь землю до самых чертогов преисподней.

Джанбар поймала себя на том, что ерничает через силу, нарочито: сердце у нее, конечно, было не на месте.

– Проверь, проверь, что у него с плечом! – зашептала ей в ухо Айше. – Вот с этим! Я пыталась ощупать, пока ты за водой ходила, а он смеется и что-то про путешественников говорит!

– «Фи тадбир аль-мусофирин», – Джанбек все-таки услышал ее шепот. – «Мероприятия для странствующих и путешествующих». Великий и наивеличайший Абу Али ибн Сина, врачеватель не вам, девчонкам, чета! «…Если пострадавший сумел поднять руку выше уровня плеча, то перелом ключицы у него маловероятен, если же выше головы – то исключен». А теперь смотрите, как я поднимаю!

– Поднимай, но не кричи об этом. – Сестра легонько шлепнула его по губам. – Откуда тебе знать, не припал ли сейчас кто-то ухом к полотнищу?

На самом деле о таком она бы знала по поведению Пардино. У рыси слух многократно острее человеческого: вздумай кто украдкой подобраться к шатру, обнаружит сразу. Но пусть Джан не задается, мальчишка. Тоже мне, за время их разлуки ибн Сину успел прочесть, а теперь мнит себя сведущим лекарем!

Что он вообще такие книги читал, Бал не удивило: у них в доме это было принято, а теперь братья , Джанбек с Ламии, и сами попали в разряд «странствующих и путешествующих». Только вот Ламии не из книгочеев.

Ламии!

Она метнулась к входу, выглянула. Ничего не изменилось: стоит двуопорная мачта, раскачивается, медленно переступает… Трудно сказать, насколько красиво выглядит такой «кыркпынар всухую», но для Гергедана это действительно шанс завершить его достойно. Все-таки не нанеся увечий мальчишке, который рядом с ним – как каракал перед тигром. И не угодив за это под молот капитанского гнева, ибо все-таки мальчишка этот пока числится внуком Рыжебородого Хызра…

Она скрипнула зубами. Повернулась: Айше, надев паранджу как платье и отстегнув сплетенную из конского волоса сетку, сидела с открытым лицом. У Бека лицо тоже было свободно от тряпицы и от кровяной маски, а рану на лбу Айше как раз сейчас перевязывала, так же уверенно и сноровисто, как недавно рвала свою нижнюю рубаху на бинты.

– Ну, так. – Джанбал придвинулась вплотную к родному брату и названной сестре. – Слушай, что должно случиться завтра…

Она быстро пересказала подслушанный в капитанском шатре разговор.

– Что ж… – Брат, тяжело вздохнув, нахмурился. – Слышали мы, конечно, про «Псоглавца» всякое, но такого от него ждать не приходилось.

– Не важно, что там приходилось, а что нет. Главное – расскажи это своему… Фондерцу этому, причем обязательно на латыни, хоть он и знает турецкий…

– Нет.

– Что «нет»?

– Не я расскажу, Джан. Ты расскажешь.

– Ты… ты с ума сошел, Джан?! – На самом деле Бал мгновенно поняла, что он предлагает, и ужаснулась этому. – Помятый, изломанный…

Тут снаружи донесся какой-то разочарованный гул, сквозь который прорезались выкрики торопливых, раздраженных, но, кажется, не исполненных ярости распоряжений. Как бы там ни было, сейчас она не могла прервать разговор, даже ради… ради…

– Да не так уж помят и совсем не изломан. – Джанбек пожал плечами. – И потом, один из нас действительно помят, так пусть это будет тот, кто отлеживается в шатре, а не ворочает лодочным веслом!

– Нашел время в переодевания играть!

– Самое время. А вы с Ламии как раз придумаете, каким образом нас отсюда…

– Ничего я не стану придумывать! Сейчас наденешь свое лодочное – Айше, в «гарем», быстро! – и чтоб духу твоего здесь не было!

Джанбал мгновенным движением сорвала с брата плащ (Айше действительно стремглав метнулась за занавеску) и, свободной рукой схватив за ошейник недоумевающего Пардино, выскочила из шатра.

На самом деле она не была так опрометчива: выскочить-то выскочила, но тут же закуталась в плащ, лоб тоже под капюшоном скрыла. И захромала, придерживая рукой бок, а другой рукой будто бы ища опору в Пардино. Скособоченно отковыляв на несколько шагов, оглянулась, где бы присесть, потому что Беку, внуку Барбароссы, сейчас, даже прихрамывая, лучше не очень расхаживать! И оцепенела: навстречу ей шел Ламии.

Броситься к нему, прижаться, как она прижалась к брату, обнять, насколько хватит рук, дышать запахом дома, памятью прежней жизни…