Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Так что выдавать себя друг за друга у них теперь не очень получится. Во всяком случае, не рядом, не так, чтобы их кто-нибудь видел одновременно. Сейчас как раз будет не так, а порознь – но все равно…

– Узнают, – прошептала она, вплотную прижавшись губами к уху брата.

– Нет, – ответил тот с уверенностью, которой, Бал это поняла, не чувствовал. Но что оставалось делать? Разве был какой-то другой вариант?

У нее защемило сердце.

– Ссутулишься?

– Во время борьбы? Не смеши. Отсюда выйду, пританцовывая, чуть ли не вприсядку. И уж по ходу кыркпынар тем более не дам к росту присмотреться.

«А обратно в шатер тебя принесут», – подумала Джанбал, но, конечно, раньше язык бы себе откусила, чем сказала бы такое вслух.

– Повяжи ему на лоб хоть какую-нибудь повязку! – громко прошептала Айше из-за занавеси. Брат и сестра оглянулись не на шепот, а в сторону входа: не услышит ли кто чужой? Потом быстро обменялись друг с другом понимающими взглядами: выйти на масляную борьбу в налобной повязке – только внимание к себе привлечь.

– Иначе поступим, – шепнул Бек, почти прижавшись губами к ткани занавеси. – Сестра сказала, он все время ударить норовит…

Бал не поняла, что он имел в виду. Айше, конечно, тоже не могла понять.

– Ну, ты идешь, внук Барбароссы? – громко, с издевкой в голосе крикнул снаружи Мехмед.

– Я-то иду, а вот тебе скоро ползать придется! – в тон ему задорно ответил Джанбек.

Обнял сестру. Одними губами произнес: «Айше все расскажет!» Опустился на колени, прижался щекой к лобастой голове Пардино: «Соскучился, золотой ты мой, соскучился, старина, а уж я-то по тебе… Скоро все вместе будем!» Снова посмотрел на сестру, без слов кивнул ей: «Держи Бея!»

И, решительно откинув полог, вышел из шатра. Действительно вприпляску, как бы заранее куражась над противником.

Обеими руками Джанбал вцепилась в ошейник рыси, удерживая зверя и сама за него удерживаясь…

– Ну, где тут у нас мужское поле ? – раздался голос Бека.

– Что, на травке хочешь, о достопочтенный и прославленный? – Из уст Мехмеда буквально яд на меду струится. – А на палубе – слабó? Без ковров: обойдемся, мы не неженки!

Бал и Айше (они уже сидели рядом – Пардино, напряженного, встревоженного, вместе держали и сами держались за него) одновременно вздрогнули. Каторжный Паша постановил: береговой лагерь – это тоже галера, вот тут считается мачта, там – кормовая надстройка, а здесь – основная палуба. «Здесь», которое палуба, было, наверное, самым каменистым участком на всем берегу. А если с него еще уберут ковры, перенесенные с палубы настоящего «Итбарака»…

Судя по звукам, их, кажется, в самом деле убирают.

– Рассказывай! – шепотом приказала она Айше, чтобы не слышать, что происходит вне шатра.

– Он здесь вместе с… этим твоим…

– Ламии?!

– Да. Они – гребцы на лодке этого мальтийского рыцаря, который с выкупом приехал.

Мускулы у Бека действительно были гребцовские, по-настоящему мужские. Но ведь ему ровно те же шестнадцать лет, что и Бал. А Мехмед – кто угодно, только не слабак.

Джанбал до крови прикусила губу.

– А сейчас… – продолжала Айше.

– Знаю. Всю команду ссадили, заменили своими кюрекчи, поехали считать выкуп на шаике.

– Да. Шаик тоже их. Мальтиец их не просто нанял, они…

В этот миг снаружи долетел слитный вопль многих глоток, тут же сменившийся недовольным ропотом. Пардино рванулся, но девушки повисли на нем с обеих сторон.

– Эй, знаешь, ты, вообще-то, того… – хмуро басит Носорог.

– Ну что, довольно с тебя, внук Барбароссы? – Голос Мехмеда звучит уже без всякой медоточивости, с глумливым торжеством.

– Не дождешься, внук шакала, – ровно отвечает Бек.

– Ах ты!..

Снова многоголосый возглас, на сей раз в нем звучит скорее удивление.

Девушки все еще удерживают рысь, однако долго это не продлится: Пардино уже скалится, уже когти выпустил – не в адрес Бал, конечно, но вот Айше он вскоре может и рвануть. Не этой чужой девушке держать его за ошейник, когда там, на «мужском поле», что-то скверное творится с половинкой его любимого хозяина, младшей, двутелой части этого хозяина, которая зовется Джан!

– Давай сюда паранджу, – приняла решение Бал.

– Зачем?

– Для меня. Сегодня, выходит, день переодеваний. Нам с Пардино надо быть там, все видеть своими глазами.

– А я? – Голос Айше упал с шепота до вовсе неслышимости.

– А ты в плащ закутайся, вон тот, черный, и сиди здесь, не высовывайся. Нет тебя, пуст шатер!

– Я… я не смогу… не выдержу…

– Когда буду выходить, полог неплотно запахну, – ответила Джанбал, поняв, что творится на душе у подруги. – Снизу можно будет смотреть. Но так, чтобы тебя саму не увидели: нет у нас в шатре никого третьего, все знают!

Айше, может, и собиралась что-то возразить, но тут снаружи опять заголосили. Пардино вновь дернулся, правда, не так отчаянно, они удержали его с меньшим трудом, однако, едва лишь зверь на мгновение чуть успокоился, Айше бросилась за занавесь, принесла паранджу, сама надела ее на Бал (та не могла надолго убрать с ошейника хотя бы одну руку).

– Жди, – сказала Джанбал из-за волосяной сетки, как сквозь забрало глухого шлема. – И… на всякий случай – прощай.

– Он его при первом же схождении ударил, госпожа! – Марфур едва не плакал. – Представляешь – ударил, а это ведь запрещено! Все лицо разбил!

Общее внимание сейчас было приковано к тому, что творится на «мужском поле», оно же «палуба». Поэтому только чернокожий мальчишка обратил внимание на присоединившуюся к зрителям сестру одного из борцов.

Выскочи на место схватки ощерившаяся от ярости рысь, это уж точно заметили бы все. Но Пардино внезапно успокоился, ему не было сейчас нужды защищать своего хозяина.

– А потом? – глухо спросила Бал.

– Потом… Твой брат, госпожа, он настоящий пахлаван! Весь в крови, как в красной маске, а сама видишь, что творит!

Да, Джанбал видела. И вполне понимала Пардино. А еще понимала: насчет маски Марфур прав более, чем сам думает. Джанбек подставился под удар, скрыл черты лица кровяной чадрой, а теперь… Теперь они с Мехмедом переплелись в борьбе так, что рост точно никто не определит.

И оба в крови. Зря Позолоченный выбрал для боя то, что на берегу называется палубой. Он уже не раз об нее приложился: и лицом, и грудью, и плечами.

– Ну что, довольно с тебя, внук шакала?

– Пошел ты… А-а-а!

Масляная борьба не прекращается и после того, как кто-то был брошен на землю. Она вообще длится до тех пор, пока один из противников не признает свое поражение или окажется так перемолот, что не сможет этих слов даже проговорить. До этого Мехмеду покамест далеко. Самолюбие же у него выше галерной мачты, вот на нем он и держится.