Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы

Джанбал в своем закутке возмущенно тряхнула головой. Глупец ты, помощник капитана. Как галерный раб к веслу цепью прикован, так и ты прикован к привычке ценить корабль по числу гребцов. Знал бы ты, что можно сделать под парусом, если им управляют умелые руки…

Ее, например. Или ее брата. Или Ламии.

А «Адсыз» – это, значит, тот шаик, на котором посредник прибыл, но оставил его на всякий случай в отдалении, пересел в лодку. Странное название для судна. Само себе противоречащее.

Вот их галера (тут девушка мысленно отвесила себе пощечину за то, что вдруг невольно назвала пиратскую галеру своей ) называется «Итбарак», то есть «Псоглавец». На флаге ее, да и на большем из парусов, изображен именно итбарак, кинокефал, свирепый человекопес с плотоядно оскаленными клыками. Для правоверного, конечно, любое изображение харам , запретно, но что-то нет с этим полной ясности: и персидские рукописи с рисованными миниатюрами сейчас жечь не принято, и султан, всем известно, у лучших гяурских живописцев портреты заказывает – добро бы хоть свои, а то ведь обитательниц гарема, у которых, по старым правилам, даже лекарь не должен был видеть более чем руку…

Ну и к тому же сам Каторжный Паша и его команда – такие правоверные, что дальше некуда.

Тем не менее с «Итбараком» все ясно, а вот что должно быть изображено на флаге судна, именуемого «Адсыз»? То-то и оно: ничего вовсе!

– …Ну, рангоут с такелажем можно будет и сменить, – беззаботно ответил капитан. – Впрочем, вот сейчас сам и оценю.

– Все-то ты сам оценить рвешься, – в голосе Наили звучат непонятные нотки, – и серебро для выкупа, и ладью, на которой его доставили… и степень риска…

– А как же иначе? – Каторжный Паша непритворно удивлен. – На друзей-соратников, что ли, полагаться? На вас только положись… Мы с тобой ведь не капуданы военного флота, а что-то вроде разбойничьих атаманов. Точнее, я атаман, а ты мой помощник. Вот исходя из этого и действуем.

– Что ж. В капитанской… атаманской чалме есть место только для одной головы, твоей, а значит, и быть по сему. А что я сам не чайная роза, это мы уже выяснили. Все же вот что тебе скажу… лучше бы ты с «ослиными братьями» шутки шутил, чем с мальтийцами [8]. Найдут ведь. Через задницу ведь наизнанку вывернут…

– Ну да, ну да, слыхивали, – как-то рассеянно произносит капитан. – Нас уже и так-то многие ищут… а будут искать еще больше… Ты лучше к этому сразу привыкай. Но в Медийе поди найди. А кто найдет, тот не обрадуется: в алжирских бейликах все совсем не так, как оно видится хоть с Мальты, хоть из Истанбула.

– Да отчего ты так именно к Медийе привязался? – озадаченно интересуется Наили-баши.

(Джанбал тоже интересно это знать, но она, разумеется, не может спросить.)

– А человечек послан туда, – беспечно отвечает Каторжный Паша. – Разузнает про все, что надо. И про земельные владения, и заодно уж насчет Юсуп-бея, он ведь оттуда как раз. На ком женат, за кого выдал дочь… А то что-то я не слыхал прежде ни о каком родстве Юсупа с Морским Султаном. Хотя этот каракал-переросток – воистину султанский дар: и вправду только потомству Рыжебородого такого иметь… Ладно, идем. Гребцов сменить распорядился?

– Обижаешь. Наши уже на веслах, изнывают от нетерпения, а команда Фондерцу скучает на берегу. Ох, я тебе скажу, перевернешься ты когда-нибудь на фута …

– Бабушку свою учи внуков нянчить…

И они выходят из шатра. А девушка выскальзывает почти сразу за ними, выждав самую малость, хотя это и увеличивает риск попасться… Да что уж там, сейчас как-то все опасности равны, кипящее серебро не слаще расплавленного олова.

Ее не заметили: все взгляды были устремлены вслед лодке, на которой пиратский капитан отбыл проверять, соответствует ли привезенный выкуп договоренности. Это действительно был фута-кайык, узкий и длинный, прогулочный, на таких разве что султану или высшим из его приближенных подобает для увеселения по морю кататься. Искусной резьбой покрыт, в яркие краски выкрашен, шелковыми полотнищами убран. Но быстроходен и легок на ходу, хоть гребном, хоть под малым парусом. Может, не так уж неправ атаман, возлюбивший такую лодку.

К своему шатру Бал поспешила в горести и отчаянии, на ходу раздумывая, стоит ли рассказывать об услышанном Айше. Может, вместе они придумают, как быть… Но, если честно, что тут придумаешь? А томительное ожидание только отравит кровь, выпьет душу, чего доброго, даже погубит прежде времени… лишит возможности воспользоваться шансом, если тот все же возникнет…

Право слово, для названной сестры будет спокойнее ничего не знать до той поры, когда из Алжира вернется посланный туда «человечек».

Их шатер тоже был окружен незримой чертой «запретного круга», пускай и только с одно весло. Все же надежный это щит – «внуки Барбароссы»; может быть, капитан и не пожелает от него отказаться, какую бы весть ему ни привезли? Ведь для него самого это дополнительный почет!

Тем не менее Джанбал, по себе судя, не питала иллюзий насчет святости этого запрета. Оттого она не сразу сунулась к входу в шатер, а сперва обошла его кругом, присматриваясь куда внимательнее, чем давеча Наили.

…Потом не раз гадала, что случилось бы, поступи она иначе. По всему выходило – было бы лучше. Ведь проклятый Мехмед ничего не успел увидеть, услышать и тем более понять! Он тоже воспользовался тем, что все пираты глазели вслед отходящей лодке, встал на четвереньки по ту сторону шатра, приподнял полотнище, сунулся под него головой – и тут же начал торопливо, пятясь, отползать. А за ним (этого Бал тогда не видела еще, но ведь могла же догадаться!) полз из шатра Пардино-Бей: нос к носу, мордой вплотную к лицу. На таком расстоянии ему даже оскал не было нужды демонстрировать.

Мехмед Позолоченный. Что-то более мерзкое даже представить себе трудно. При этом он такая мразь всего лишь лет в восемнадцать, еще и усы толком не растут, так, пушок какой-то. Каков же годам к сорока будет…

Впрочем, таких, как правило, убивают раньше. Но вот пока не нашлось кому это сделать.

В писцы, купцы, градоначальники, даже в муфтии, все мы знаем, порой попадают по протекции какого-либо влиятельного родича. Но вот чтобы среди пиратов были заведены такие правила – это мир совсем уж перевернуться должен. Он, может, и не перевернулся пока, просто Мехмед совсем исключение из правил.

Чей он сынок, для Бал оставалось неизвестным: о таком знают, но в присутствии внуков Барбароссы даже не шепчутся. Кого-то очень влиятельного в пиратской среде, кому Каторжный Паша не смог отказать в просьбе «сделать из его мальчика славного кара-кашлыкера ». Дурак, судя по всему, папаша: пиратом Мехмед тут, конечно, станет, куда ему деться, он ведь уже пират, – а вот славными делаются иначе.