Сычев К. В. - Роман Брянский

– Ладно, сынок, я это обдумаю. А ты сходи к своему князю и спроси его, даст ли он нам землю для новой усадьбы? Но пока не говори, что я хочу туда переехать по старости…А потом поставишь там дом и разные пристройки…Надо, чтобы было где преклонить голову, если приедем к вам. Так, сынок?

– Так, батюшка, – кивнул головой Лепко. – Я уговорю нашего князя разрешить мне срубить еще один дом и заиметь новую усадьбу!

– Ну, а теперь, сынок, давай поговорим о главном. Я хочу отойти от всех своих дел и подумать о старческом отдыхе! Надо передать тебе и моему младшему Избору все товары и серебро…

– А не рано ли, батюшка?

– Не рано, сынок, – улыбнулся старый купец. – Вы молоды и вам продолжать мое дело. Хватит торговать мелочами! Пора уже браться за серьезные дела!

Конница Ногая стремительной лавиной накатывалась на задунайские степи. Уже сутки не сходили с коней татарские всадники, однако на пути беспощадной орды встречались лишь руины разоренных и разрушенных до основания городов. А от некогда цветущих болгарских сел остались лишь поросшие бурьяном холмы.

В клубах густой пыли, поднятой копытами передовых конных отрядов, скакал и сам великий ордынский темник Ногай, окруженный эмирами. Вот он поднял вверх руку, и над обширной зеленой степью пронзительно завыл гудок, большой бычий рог, в который дул молодой татарин.

Воинство, повинуясь знакомому звуку, остановилось так же быстро, как и мчалось вперед.

– Пора отдохнуть, мои верные эмиры! – громко сказал Ногай своему окружению, глядя вниз под ноги своего коня. – Как я вижу, здесь сочная трава. Хоть до вечера еще долго, но пусть пасутся кони. Жаль, если вытопчем весь их корм…И надо подумать, куда потом пойдем…Врагов пока не встретили, что необычно! Раньше за такой путь мы имели немало сражений, а тут степь как бы обезлюдела…

– Хитрят эти греки, государь, – промолвил ханский советник Хутула. – Где-то затаились, злодеи. Но дальше нет следов. Ты прав, повелитель, что решил здесь остановиться. Воины отдохнут, накормят коней, а там подумаем, как дальше быть.

– Вот, что, Хутула, – улыбнулся Ногай. Обращение к нему верного нукера, как к великому хану, уже стало делом привычным. После смерти Берке-хана Ногай, как старший в роде, чувствовал себя первым человеком в Золотой Орде, – подожди, пока не осядет пыль и наши рабы соберут походные юрты, тогда позовешь ко мне всех старших воинов. Не забудь и коназа уруса Ромэнэ.

– Слушаю и повинуюсь, государь! – ответил Хутула и, натянув узду, скрылся в клубах густой пыли.

Ногай извлек из-за пазухи мягкую, влажную от пота, тряпицу и вытер разгоряченное лицо. – Эй, Огчи! – крикнул он. – Где же мое питье?

– Я здесь, мой повелитель! – ответил быстро подскакавший к Ногаю верный слуга. – Держи этот бурдюк.

Ногай схватил обеими руками протянутый ему большой кожаный мешок, выдернул из него пробку и с жадностью приложился к выпуклой горловине.

Утолив жажду, он закрыл бурдюк и вернул его слуге. По знаку руки всесильного темника Огчи склонился перед ним до земли и быстро растворился в редеющем пыльном тумане.

Ногай огляделся. Как по мановению волшебной палочки, перед ним возникли очертания юрт и кибиток, которые становились все более отчетливыми и яркими под жаркими лучами летнего солнца.

– Государь, твоя юрта готова! – крикнул подбежавший к знатному всаднику раб-конюший. – Давай-ка мне своего коня. Надо позаботиться о скакуне.

– Бери, Гэрэ, – пробормотал Ногай и зевнул. – Пойду-ка я в свою юрту.

Он быстро спрыгнул на землю и огляделся, прищурив свой единственный глаз. Его большой, покрытый белым войлоком шатер, стоял неподалеку. У входа уже толпились созванные верным слугой эмиры. Они терпеливо ждали своего повелителя.

Ногай не любил пышные церемонии и не нуждался в помощи слуг в тех случаях, когда сам был в силах что-либо сделать. Не в пример ордынским ханам, он не гнушался, порой, и нелегкого труда. – Великий Темучин не ездил на носилках, не лежал все дни на мягких подушках, – рассуждал про себя Ногай, – а если надо, так мог и пройти пешком до нужных ему юрт. Поэтому мой великий прадед и добился успехов! А вот его внуки Бату и Берке разжирели от богатств и услуг льстивых рабов. Вот и рано ушли в недалекий мир! Ожирение не только сокращает жизнь, но и делает правителя слабым, скучающим. Им, жиревшим от лежания, даже не было интереса к женкам…Разоделись в богатые чужеземные одежды – и совсем изнежились. – И, тряхнув головой, великий темник быстро пошел к своей юрте.

– Да будешь ты здоров! Да восславится твое имя великими победами! Да не повредит тебе злой глаз! – затараторили, перебивая друг друга, столпившиеся у белой юрты приближенные.

– Будь здоров, воевода! – нарушил строй льстивых голосов громкий сочный бас. Ногай устремил взгляд в ту сторону, откуда донеслись знакомые звуки. – Салям, салям, Ромэнэ! – улыбнулся он, увидев стоявшего в толпе и завидно возвышавшегося над всеми русского князя. – Входи же в мою юрту!

Ногай сделал еще несколько решительных шагов и быстро, оттянув рукой кожаный полог, вошел в свое походное жилище. Сняв с себя легкий летний тулуп, он бросил его двум, стоявшим на коленях в глубине юрты рабам, и уселся в свое жесткое, сплетенное из толстой лозы, кресло. Тут же подбежали две полуобнаженные рабыни и стали осторожно и в то же время быстро снимать его дорожные, покрытые пылью, сапоги. Обув ноги своего повелителя в мягкие, сверкавшие драгоценными камнями туфли, рабыни, склонившись до земли, стали тихонько отступать в глубь юрты.

– Эй, погодите! – пробормотал, чувствуя приближавшееся волнение, Ногай. – Кто из вас? Да, якши, нынче ты, Кучу…, – темник встал и, взяв за руку красивую черноволосую рабыню, поволок ее в глубину юрты. Там, в углу, он повалил девушку на мягкие войлочные ковры и, обдавая ее густым запахом давно немытого тела, стал медленно с кряхтением и стонами над ней покачиваться. Девушка, имитируя пылкую страсть, повизгивала и выкрикивала ласковые слова в адрес своего повелителя.

Под шум возни, стонов и криков в белую юрту вошли приближенные Ногая. Несмотря на приглашение темника войти сразу же вслед за ним, эмиры соблюдали искони установленные правила и некоторое время ждали. Любовные упражнения своего военачальника, откровенно видимые ими в десяти шагах от себя, на придворных не произвели особенного впечатления. К этому уже давно привыкли: Ногай всегда, прежде чем приступить к делам, сразу же после очередного конного пробега уделял внимание какой-либо из женщин. Часто это были его жены, которые, не стесняясь придворных и рабов, ожидали своего супруга в большой юрте. А в походах, куда Ногай не всегда брал своих жен, ему угождали многочисленные наложницы и рабыни. Почти ежедневно знаменитый темник менял своих возлюбленных, но, бывало, и останавливался на одной, уделяя ей внимание до тех пор, пока не надоест.