Сычев К. В. - Роман Брянский

Первый болгарский воин бежал прямо на князя Романа, но в тусклом свете споткнулся о циновку и угодил лицом прямо на торчавшее копье, обломав железный наконечник. Неудачник взвизгнул и упал, забившись на полу в судорогах. Второй злодей взмахнул мечом и отсек древко копья, которым размахивал, защищаясь, брянский князь. В это время третий нападавший кинулся на оцепеневшего Ногая, но вдруг остановился и грохнулся навзничь: из его шеи торчала русская стрела с красным опереньем!

Роман Брянский в это время едва успевал уворачиваться от своего преследователя. Тот еще одним взмахом меча выбил у него из руки последний кусок древка и, обрадованный, поднял обеими руками меч, собираясь обрушить его на голову упершегося в Ногаево кресло князя, но вдруг пошатнулся и на глазах своей обреченной жертвы превратился в окровавленный столб. – Получай, собака! – крикнул воевода Добр, представ неожиданно перед своим князем и пытаясь вытащить из изуродованного им трупа секиру…Увидев наготу князя, он опустил голову, тихо сказав: – Оденься, княже…

Тут пришел в себя и воевода Ногай. – О-о-о, шакалы, о-о-о, презренные псы! – вскричал он. – Да как они осмелились, окаянные злодеи!?

– Так получилось, великий князь, – сказал Добр Ефимович одевавшемуся Роману Михайловичу, – что вражеские лазутчики, десятка два человек, пролезли в этом месте…Ну, а я тут установил свою охрану, и мы перебили тех злодеев. Но три хитреца прорвались в царскую палатку! Это была наша ошибка…Да так ловко сюда заползли, словно змеи! Ну, вот как только я услышал отсюда крики и визг женок, я сразу же побежал на помощь. Сперва вот приладил стрелу, а там уже секирой…, – он со злобой рванул на себя свое оружие, разодрав вражеский труп пополам. – А что увидел твою наготу, прости мне этот грех, великий князь!

– Не за что прощать, Добр, – улыбнулся уже одетый князь Роман. – Мы не женки и не раз друг друга видели такими в парной баньке…А за верную службу – благодарю!

Роман Михайлович повернулся к стоявшему, махавшему руками Ногаю и перевел ему на татарский язык слова своего воеводы.

– Это виноват Цэнгэл! – нахмурился Ногай и хлопнул в ладоши. Из-за кресла выбежали испуганные нагие девицы и предстали перед темником.

– Господи, помилуй! – вскрикнул Добр и закрыл лицо руками.

– Да не вы, – усмехнулся Ногай. – Где мой бестолковый Огчи? Впрочем, ладно, тащите сюда мою одежду!

Утром при свете восходившего солнца Ногай объезжал ряды своей, выстроившейся полумесяцем, конницы в сопровождении князя Романа и левого полководца Цэнгэла.

– Сегодня, мои верные воины, – говорил он, – дерзкие враги попытались убить вашего повелителя! Я едва избежал лютой смерти! Если бы не урусы, мы бы лежали холодными трупами! Это случилось по вине моих людей, которые не исполнили мой приказ и не поставили заставу от врагов. Я назначил верных людей, чтобы они провели дознание и нашли виновного в этом деле…Ну, Цэнгэл, отвечай, кто повинен в той ночной вражьей вылазке, кто не поставил заграждение возле моей юрты?

– Вот он, повелитель! – громко крикнул приближавшийся к Ногаю всадник, на пике которого торчала окровавленная голова. – Это виновник твоей обиды, государь!

– Тысячник Насудун? – вздрогнул Ногай, осматривая отрубленную голову.

– Да, государь, – склонился в седле седовласый Цэнгэл. – Этот злодей не исполнил твоей воли! А когда его в том уличили, не только не стал извиняться, но спорил и источал бесстыдную хулу!

– Ну, что ж, шакалу – шакалья смерть! – пробормотал Ногай.

В это время мрачную тишину, возникшую при виде кровавой головы надменного доселе и грозного военачальника, неожиданно нарушил цокот копыт стремительно ворвавшегося в лагерь одинокого всадника.

Ногай поднял голову.

– Это Тогон, государь, мой воин, – сказал, сохраняя невозмутимое спокойствие, Цэнгэл, – из дальнего дозора…Он несет нам нужную весть! Видно, близко враги!

– Государь! – вскричал соскочивший со взмыленного коня и павший ниц перед Ногаем дозорный. – Сюда идет вражеское войско! Они в трех милях от твоей стоянки! Все – в броне и железных кольчугах…Греки и болгары! Где-то туменов, так…Сколько пальцев на одной ладони!

– Значит, пять туменов? – вопросил в недоумении Ногай. – Изрядно! Эй, Цэнгэл! Готовь-ка войско к тяжелой битве! А ты, коназ Ромэнэ и твои люди, будьте сейчас со мной!

– На сечу, воины! – вскричал воевода Ногай, подняв вверх кривую саблю. На солнце блеснула холодная сталь. – За Золотую Орду! За славу Чингиза! Бейте нещадно врагов за их лютое коварство!

– За Ногая, за нашего повелителя! – хрипло прокричал Цэнгэл.

И черные полчища с визгом и воем дружно устремились вперед, безжалостно врубаясь в ряды хорошо построенного, окольчуженного воинства.

Не прошло и часа, как к Ногаю, скакавшему позади своего войска, приблизился посланник Цэнгэла.

– Государь, – сказал он, не слезая с коня, – греки подняли белую тряпицу! Они не выдержали нашего удара и с горькими слезами просят мира!

– Что ж, – усмехнулся великий темник, – они так рано сдаются, что мы с тобой, Ромэнэ, не успели войти в сражение…Скачи, мой верный воин, – он повернулся к гонцу, – и прикажи Цэнгэлу, чтобы он подал знак нашему воинству остановиться. Если враг готов сдаться, то нечего напрасно губить наших воинов!

– Вот и стал Ногай своевольничать! – вскричал ордынский хан Мэнгу-Тимур. – Мало того, что величает сам себя повелителем, так еще и портит коназов урусов! Что поделать, как поступить с этим Ногаем, скажи, мой верный Болху!

– Это хорошо, государь, что ты отпустил коназа Ярэславэ, – покачал головой Болху-Тучигэн, – и распустил диван! Не надо, чтобы все слышали, что ты гневаешься на Ногая…Нет необходимости обижать этого славного темника! Разве нужно ссориться с могучим Ногаем, имеющим и полководческие заслуги, и уважение ордынских людей и, наконец, почтенный возраст?

– Получается, Болху, – грустно сказал Мэнгу-Тимур, – что мой диван и его глава, великий визирь, только на вид – преданные мне люди! А сейчас я им не доверяю! Как ты помнишь, я однажды сказал несколько недобрых слов о Ногае на заседании дивана, однако не прошло и двух десятков дней, как ко мне явился посланник от этого темника и спросил, не сержусь ли я на его господина! Тебе тогда пришлось заминать тот вредоносный слух!

Что же тут поделать, государь? – поддакнул Болху. – Еще великий Темучин говорил, что даже камни имеют уши! А человек слаб!

– Ну, не все же люди болтливые! – возразил Мэнгу-Тимур. – Вот, смотри, сколько мы с тобой говорили о больших тайнах, и никто об этом не узнал! И твой сын также посвящен в наши ордынские тайны, а все тихо и спокойно! Зачем покойный Берке-хан создал этот диван? Неужели ему не хватало твоей писчей юрты?