Карина Демина - Охота на охотника [litres]

– И вы.

– Зачем вы пришли?

– Проведать. Я… мне самой сказали, что я долго не возвращалась, – рыжая потрогала губы, будто проверяя, на месте ли они. – И я помню, как… неуютно мне было в этом мире. Все казалось, что слишком он тяжелый… и даже мысли появлялись. Всякие.

Хелена кивнула.

Мысли и вправду появлялись. Всякие. Взять, к примеру, нож для бумаг и по запястью провести, выпустить красную кровь, не убивая себя – к чему пытаться вновь, если единожды не вышло, – но просто проверить, есть ли она.

– А я там пробыла всего-то ничего. Вы – куда дольше. К тому же… – рыжая отвела взгляд. – Мне показалось, что… его смерть для вас что-то да значила?

– Значила.

Соглашаться с кем-то легко, куда легче, нежели самой принимать решения.

– И что вы, возможно, совсем даже ей будете не рады.

– Буду. Не рада.

– Мне бы не хотелось, чтобы горе заставило вас совершить какую-нибудь глупость.

– Какую?

– Не знаю. Глупости, они трудно предсказуемы. Мне сказали, что вы не покидали дома… как в себя пришли, так и не покидали. Почему?

Смена темы была неприятна. Но рыжая теперь глядела прямо, выжидающе, и это раздражало. Появилось непонятное желание немедля выставить незваную гостью.

– А хотите прогуляться? – рыжая поднялась и протянула руку. – Сегодня погода преотменнейшая…

– А чай?

– Подождет.

Прогуляться Хелена не хотела.

Совсем.

Но почему-то позволила взять себя под руку. Тело ее, еще слабое, непослушное, тянулось к рыжей, будто чувствуя чужую силу.

Собственные почти иссякли. И целитель, когда Хелена спросила его про дар – пусть невеликий, но все одно ее собственный, – стыдливо отвернулся. Стало быть, надеяться на полное восстановление нечего. С другой стороны, новость вызвала лишь слабое огорчение.

У нее вообще стало сложно с чувствами.

– Осень уже… скоро дожди зарядят. Дождей я терпеть не могу… вообще-то, если вдруг вы забыли, меня Лизаветой звать… можно Лизой. Лизонькой вот лучше не надо, отчего-то раздражает, – она шла неспешно, рыжая Лизавета, от которой тянуло теплом. А его так не хватало в доме. – Когда дожди, то вечно тоска накатывает. Слышала, при университете кафедру новую открывают? Прикладной некромантии… церковь уже выступила с обличающей речью, а потом выяснилось, что управлять будет монах…

Она говорила и говорила.

Об университете. И о каком-то монахе. О прениях. О договорах.

О слухах, что его императорское высочество скоро объявит о помолвке, и вовсе не с Таровицкой, которая, не иначе от огорчения, в спешке покинула двор. А вот Одовецкая осталась и теперь при лечебнице для бедных служит. То есть не совсем чтобы служит, потому как целительница, а их на службу не ставят, но другого слова не подобрать…

Кто такая Одовецкая? Или Таровицкая?

Или еще какая-то Авдотья, которая от жениха сбежала, как только он на ноги встал. И так сбежала, что едва скандал не получился. Точнее получился бы, когда бы жених ее не догнал и… в общем, там, похоже, любовь, хотя при дворце злословят, что из всех вариантов Пружанская выбрала наихудший.

Странные чужие люди, до которых Хелене и дела-то нет.

А конкурс завершился, несмотря ни на что.

Лизавета даже писала о том.

Кто победил?

Марфа Залесская… правда, поговаривают, что выбрали ее неспроста, а чтобы устроить какой-то там то ли брак, то ли договор. Залесские-то половину Севера под рукою держат, опять же, у тятеньки Марфиного плавильни и еще флот собственный торговый, едва ли не в половину государственного. А на Севере земель неосвоенных тьма, и Залесского ныне в министры прочат.

Но это все не важно.

Во всяком случае, не так важно, как прохладный красный лист клена. Хелена увидела его на дорожке и остановилась.

Наклонилась. Подняла.

Покрутила в пальцах, удивляясь тому, что влажен он. Она тронула пятнышки грязи, прилипшей к листу. Провела мизинцем по краю, казавшемуся острым.

Мягкий.

А Лизавета замолчала, вздохнув.

– Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Но я не знаю, как сделать так, чтобы… если о тебе узнают, то многие захотят сделать так, чтобы ты исчезла.

– Умерла?

Лист ластился к ладоням.

Трава была мокрой, но все еще зеленой. Из нее торчали сухие стебельки, которые покалывали пальцы. По дорожке полз муравей.

– Детей у вас не было, но… иногда надежней, чтобы…

– Человека не стало.

Детей не было.

Она об этом не думала раньше. А сейчас вдруг стало больно. Могли бы быть… сын, похожий на… или вот дочка. Дочке он бы обрадовался даже больше, но… не было.

Не было?

Что-то нехорошо кольнуло душу.

Не было ли? Или… если не было, то почему ей так неспокойно? Неправильно? Так… тянет вдруг бежать? Искать? Кого и где? И она даже знает где, будто шепчет кто-то на ухо. От менталиста и после смерти не избавиться. Зато если так, если все действительно так, значит, Хелене есть, ради чего жить?

Только… осторожно.

Очень-очень осторожно, потому как Лизавета пусть и помогла, но доверять ей не след. Остальным тем паче. Нельзя, чтобы они заподозрили…

– И что вы предлагаете? – Хелена позволила листу упасть на дорожку. – Мне уехать? Куда?

– Не уверена, что это поможет. – Лизавета листья собирала в красно-желтый букет. – А предлагаю… дать клятву. Людей, которые знают, что произошло, мало. О вас и того меньше.

Клятву? Отчего бы и нет.

И уехать… она попробует. На воды.

Больным крайне полезно отдыхать на водах. А она аккурат нездорова. И мысль эта показалась вдруг донельзя удачной. Хелена живо вообразила себе морской берег, пусть осенний и стылый, но тем лучше. Отдыхающие разъедутся, курортный город утратит летний лоск, зато появится настоящее его лицо.

А море…

Море вздохнет с облегчением, избавившись от купальных кабинок и прехорошеньких, кукольных будто, лодчонок. Оно будет играть водорослями, выплевывать на берег тяжелые камни, среди которых нет-нет да и сыщется кусок янтаря.

Картина показалась до того привлекательной, что Хелена едва сдержала желание немедля вернуться в дом. Она сегодня же прикажет паковать чемоданы и…

Тот городок аккурат близ моря расположен.

– Вы будете молчать. Я… тоже стану молчать. – Лизавета теперь смотрела без усмешки, и под взглядом ее делалось неловко. – Вам выправят документы на другое имя… скажем, вдовы.

Вдовы? Почему бы и нет.

На стылом морском берегу вдовам самое место. И быть может, Хелена до того проникнется тишиною зимнего – а на зиму она тоже останется – моря, что прикупит небольшой дом.

Вдова.

Смешно. И грустно.

А главное же, слово на редкость подходящее.

Вдова.

Она повторила его про себя снова. И еще раз. И, убедившись, что при повторении слово не утратило и толики своей неприметной прелести, согласилась. Вдова – это хорошо и порой весьма и весьма удобно.