Вера Чиркова - Северное герцогство [СИ litres]

– Приговор по этому делу вынесу я, – непреклонно объявила Ильда и остальные согласно притихли. – Но сначала, Конерти, ответь мне еще на два вопроса. Почему нарисованный тобой портрет не похож на картинку, записанную амулетом?

– Так ведь лэрд Инмут… – художник глядел на нее сочувственно, как на простодушного ребенка, – запретил такое рисовать, как только увидел. Велел черты лица сделать строгими, но важными… и одежду побогаче. Даже специально водил вечером на галерею, посмотреть на наряды самых богатых лэрдов. Я так и изобразил. Всю ночь работал. Ему понравилось, сразу выдал мне документ и сто золотых. Вдвое больше, чем обещал, за скорость.

Слушая подозреваемого, Дарвел старательно прятал растерянную усмешку, в голосе художника чувствовалось неподдельное почтение и к писарю Инмуту и к нему самому.

– Мне всё ясно. Последний вопрос, ты уже догадываешься, что твой главный дар не рисование, хотя ты и неплохой мастер, а поиск юных талантливых художников? Ну и их обучение, хотя одному это не по силам.

– Да как сказать… – растерявшийся от неожиданности Конерти в забывчивости нервно почесал за ухом, – для того и продавал картины. Их ведь кормить надо… и краски покупать. Ну и жилье снимать.

– Происки леших, – тихонько выдохнула Кора.

– В таком случае все обвинения с тебя снимаются. – твердо объявила Ильда, – но все портреты герцога, нарисованные с лицедея, ты немедленно уничтожишь, они не соответствуют действительности. В тот момент Дарвел был не похож на себя от гнева на самоуверенного портного. Взамен ты получишь право на изготовление нескольких портретов герцогской семьи. Она теперь у него немаленькая. Кроме того, ты получаешь статус лэрда и назначаешься директором школы для одаренных художников. Градоначальник Лидмора, лэрд Сатрез Гайн, выдаст тебе бумаги на один из особняков, принадлежащий казне. Лэрд Сатрез, необходимо подобрать для школы художников просторный дом с садом и светлыми залами, подходящими под мастерские. Лэрд Конерти, советник по финансам откроет на ваше имя счет в банке, для оплаты всех расходов на обучение одаренных детей. Со всеми вопросами обращайтесь к советнику по образованию светлой лейде Лиатане.

– Я? – никак не мог прийти в себя Конерти. – Но люди говорят… что я жулик… вы потом не передумаете?

– А вы постарайтесь больше не жульничать, – мягко посоветовал бывшему арестанту Анвиез, – теперь вам нет в этом надобности. Где сейчас ваши ученики?

– Где-то в Сотрене остались, – помрачнел тот.

– Я отправлю приказ новому мэру Сотрены, он всех соберет и отправит сюда в удобных кибитках с сопровождающими, – пообещал магистр, и глянул на градоначальника, – лэрд Сатрез, прикажите вашим чиновникам выдать лэрду Конерти все документы и аванс. В камеру его уже не пустят.

– А жаль… – уходя, в шутку тихонько проворчал воспрянувший духом мазила, – там неплохо кормили.

– Дар, – порывисто повернулась к мужу герцогиня, едва за Сатрезом и бывшим пленником закрылась дверь, – ты не обиделся?

– За что? – нежно глядя в её встревоженные глаза, пожал плечами герцог, – в этом деле, как я теперь понимаю, все мы стали жертвами случайности. Хотя виновный все же есть, и он уже наказан. А кого теперь будем судить?

– Я больше никого не хочу, – вдруг встала с места Кора, – этот человек… Конерти, развеял мои последние сомнения. Судить людей абсолютно не то дело, каким мне хочется заниматься. Хотя он вовсе не был похож на героя, я почему-то тревожилась за него… не хотела наказывать. И это неправильно. Судьи должны рассуждать хладнокровно. Лучше я пойду к писарям, посмотрю прошения женщин.

– Я с тобой, – поднялась со стула Лиатана, – мне интересно, какой дом ему найдут?

– Тогда я с вами, – решил Ирджин, и мрачно ухмыльнулся – пусть лэрд Грозби сам найдет подходящее наказание вдове и сводникам, а то я их прибить могу нечаянно.

– Я бы тоже прибил, – со вздохом признался зятю советник, – но не умею. Зато щадить не буду, люди, способные бестрепетно наживаться на чужих страданьях, всегда казались мне отвратительнейшими из монстров.

Он и в самом деле никого не жалел и не поддавался на слезы и мольбы, в которых буквально утопили судей преступницы. Бывшая хозяйка Коры, неустанно поминавшая заслуги давно почившего мужа, и женщины-сводницы, ездившие с подельниками для прикрытия. Эти пытались доказать, будто ничего не знали, просто ехали попутно. Но Анвиез, выставивший на стол хрупкий многолучевой кристалл, сразу сообщил, что это артефакт, чующий ложь.

И лучи так неумолимо краснели в ответ на каждое заявление преступников, что главарь сводников не выдержал и попытался разбить артефакт.

Не хватило ума сообразить, что такие ценные вещи магистры защищают особенно тщательно. Приложило его знатно, летел через весь кабинет и вышиб бы спиной дверь, если маги ее не заперли. А так только ребра себе отбил.

Приговор после этого он слушал молча и так же молча уходил из зала с амулетом смирения на шее. Буйных негодяев, ищущих способ сбежать, всегда именно так отправляли в карьеры, где добывали камень для строительства дорог.

Женщин приговорили к пребыванию в монастыре заблудших душ. Но не пожизненно, а с возможностью искупить свою вину. Способов было несколько, и теперь лишь от них самих зависело, сколько зим придется провести за прялками и спицами.

Труднее всего оказалось назначить наказание племянникам вдовы. С одной стороны судьи понимали, что все они еще зелень неразумная, ни один не достиг зрелого возраста. Все еще между первым и третьим совершеннолетием. Да и действовали с молчаливого, а порой и не совсем, потворства тетушки. Одним родной, а кому-то лишь троюродной.

А с другой стороны, как ни крути, никакого оправдания такой безжалостной травле не находилось.

Анвиез им так и заявил:

– Были бы вы простыми пастухами или рыбаками, мы бы назначили вам принародную порку. Для того, чтобы проснулась совесть и мозги вернулись в голову, хватило бы и пяти плетей. Но почти все вы потомки хоть и обедневших, но знатных корней, лишь у одного отец был воином, зато служил в герцогском егерском полку. Да у младшего только мать из знатного рода, а отец купец. Могу представить, как он порадуется, узнав о «развлечениях» любимого сыночка.

Парнишка, и без того бледный как привидение, посерел и сник, будто мокрый цыпленок.

– О том, как отнесутся к этой новости ваши учителя и приятели даже упоминать не хочу… вы и сами все понимаете, – добил их магистр и смолк, задумчиво изучая стоящих перед столом паршивцев.

Парни хмуро сверлили пол безнадежными взглядами и молчали. Да и о чем говорить, если поняли, как глупо сами себе испортили жизнь, еще по дороге в тюрьму Лидмора. По холодным, презрительным взглядам охранников, скупым, коротким приказам, которые сквозь зубы цедили их конвоиры, да по виду «доброй» тетушки, прошедшей мимо в черном ситцевом платье и монашеском платке, закрывавшим лоб до самых глаз.