Альма Либрем - Заклятые враги [СИ]

Много крови. Много слёз. Много радости. Победители и проигравшие, предательства и верность. Всё это на войне — один клубок нервов, тонкие ниточки, сплетающиеся в единое целое, и нельзя позволить ни одной ниточке оборваться.

А они позволили не остаться уже ничему.

Он видел прорехи. Прежде магия пылала одной радужной сферой вокруг каждого человека; Дарнаэл раньше вынужден был жмуриться, даже отворачиваться, чтобы не ослепнуть. Теперь он видел серый фон — и периодические вспышки…

Что-то более блеклое, что-то поярче, и…

Вспыхнуло — неожиданно даже, — а после утихло. Мужчина моргнул, тряхнул головой, заставляя себя вернуться к нормальному зрению, и уставился на нарушившего его покой человека.

— Крайне неожиданно — наблюдать божество, шарящее по воздуху посреди тронного зала, — скептически протянул парень. — Ты не собираешься заниматься делом?

— О, Рэй, — хмыкнул Дар. — Ты вновь полон самоиронии, или на этот раз приступ самокритики? Почему такая серость в магии?

Он пылал ярче, чем другие, и Тьеррон не рискнул бы в очередной раз посмотреть на ауру парня. Это ведь умение, доставшееся ему от эльфов, и сейчас прибегать к подобным опасным способам не так уж и хорошо для здоровья, по крайней мере, пока он всё ещё без своей магии. Не следовало вообще смотреть на то, во что превратил мир магический источник; если в нём и оставалось что-то постоянное, то это Шэйран, и у того тоже был спад в волшебстве.

Но Дару что-то подсказывало, что в этом случае влиял не так магический источник, как отчаянное нежелание продолжать развиваться и изучать что-то новое. Рэй от силы запомнил два-три десятка заклинаний и парочку приёмов, а теперь был уверен, что самым простым сможет обойтись в любом случае — почему бы и нет?

— Что, никакой мировой гармонии? — парень устроился на отцовском троне. — Какая ужасная вещь…

— Ты так и собираешься оставаться в Элвьенте? — Дарнаэл скрестил руки на груди. — Сидеть без дела, не пытаться узнать ничего нового, не воевать?

— Я не воин, — пожал плечами Рэй.

— В тебе большой потенциал.

— На деле, во мне ноль навыков, — отмахнулся Шэйран. — Я ж ничего не умею. Да какие к змеям перспективы и потенциал, если я могу вызвать огромный кострище, на котором можно сжечь полстраны, но не умею этого делать?

Дарнаэл покачал головой.

— Становление ни у кого не проходит легко. Ты же ничему не хочешь учиться. Ты и здесь не король, не принц — так, человек, согнавший с трона надоевшего регента, который никогда не пользовался популярностью у народа. Ты ещё и пальцем о палец не ударил, чтобы это изменить.

— Как видишь, матриархат твоей благоверной не пошёл мне на пользу.

— Матриархат твоей матери не пошёл тебе на пользу, — фыркнул Дарнаэл. — И убирайся с трона, если не желаешь править.

— Я желаю, чтобы сюда вернулся мой отец.

— И веруешь, вопреки всей стране, что он ещё жив и способен править?

Рэй смотрел на него — долго, неверяще, — а после расхохотался, словно Первый сказал что-то смешное.

— О, пресвятой Первый! — фыркнул он. — Жив ли мой отец и способен он править? Моя мать и все её помощницы не настолько изобретательны, чтобы заставить его делать то, что они хотят. Наверное, единственный способ заставить отца погибнуть — это попросить его жить вечно. Но и это вряд ли поможет, потому что он фильтрует запросы, которые должен отрицать.

— Удивительно мудрый человек, — скривился Дарнаэл. — Как же его угораздило влюбиться в твою мать?

— Я ж говорю, всё против правил. Выжить, когда это невозможно, влюбиться в женщину, которую попробуй переживи. Мама однозначно в его стиле.

— Я счастлив, конечно, что ты остришь, — Первый вздохнул, — но было бы неплохо, если бы ты хоть что-то делал.

— А что тут вообще от меня зависит? — скривился Шэйран. — Рри мёртв, сколько б нам это ни стоило. А магия и её равновесие не в моей компетенции, — парень только раздражённо пожал плечами. — Я не могу разобраться с тем, что изначально от меня никогда не зависело. Я ж не король. Так, — он хмыкнул, — ничего не умеющая паршивая овца.

— Ведь я уже сто раз говорил тебе о том, сколько в тебе клокочет силы. Разве нет?

Рэй хмыкнул. В глазах его, синих, как и у отца — и у предка, от которого он унаследовал свой необыкновенный дар, — плескалось отчаянное раздражение.

— Моя сила — это глупости. Я могу колдовать, равно как и любой достаточно одарённый маг. Больше ничего. Все эти бесконечные резервы, которые можно из чего-то черпать… Ну есть они. И что? — Рэй фыркнул. — Пламя на пальцах и уникальные заклятия — учите им Монику, ей понравится больше.

— У неё нет того, что есть у тебя.

Шэйран закатил глаза. Раздражение сменилось сарказмом, буквально пылавшем в его взгляде.

— Мне, знаешь, Первый, нравится эта фраза. Как будто можно сказать, что во мне есть большее, чем мне кажется, потом запрыгнуть на коня и ускакать в закат. А как пользоваться… ну, это разве имеет значение? — он поднялся с трона, который ненавидел даже сильнее, чем его отец, и подошёл поближе, сложив руки на груди. — Каждому можно сказать, что он рождён для большего, а потом ждать того момента, когда он схватится за скипетр и булаву и поставит весь мир на колени. А если мне не хочется? Ваша магия залетела не по адресу. Отдайте её кому-то. И не надо говорить, — Рэй хмыкнул, — что это хорошо, что я не хочу власти. Я хочу — но только е в моих руках не должно быть. Я не способен. Лентяй с потенциалом — это лишь лентяй с потенциалом, сколько не называйте его великим и всесильным, но забитым жестокой матерью. Она не такая уж и жестокая, может быть, понимала, кого и чего лишает.

— Понятия не имею, — Дарнаэл повернулся к нему, — как у таких сильных родителей могли родиться пассивные дети? Ведь Лиара с самого рождения повторяла Эрле, что из неё должно получиться что-то могучее, логично, что она не хочет. Но в тебе, Шэйран, жизни меньше, чем в этом троне.

— Ну, вот с троном мы как раз и схожи, — фыркнул парень. — Половине народу хочется, но устроиться поудобнее не получается, подлокотники мешают.

— И что в тебе играет роль подлокотников? Длинный язык?

— Дурная наследственность. Какая славная была бы игрушка, будь у неё чуть меньше магии.

Дар не рассмеялся. Не стал в очередной раз тянуться к силам, которые отразили бы ему реальное положение дел, потому что это не имело никакого значения.

Рэй уже знал, что может с помощью своей магии — и хоть бы раз в порыве жажды власти или просто желания полюбопытствовал, что именно ему надо сделать, чтобы своими чарами воспользоваться. Дарнаэлу прежде казалось, что это плохо — а теперь он думал, что, может, и замечательно, что парень так реагирует. Сколько лет он сам прошёл к этому осознанию?