Марина Дечко - Ворожея

И он поднялся с лавки, наспех набросил на себя одежду. Да вышел за дверь.

А девка разрыдалась.

Вот дура!

Ей бы лежать себе тихо. Касаться губами губ - пусть и не так смело, но все ж... гладить рукою щеку колкую. И не воровато, когда спит он, а вот так, наяву. С разрешения.

Дышать теплом родным, и позволять ему делать то же самое.

А теперь вот по-за глупостью ее Свят не уснет. А ведь он устал не меньше ее. И завтра - кто знает? - снова в путь. А он с вычерненными кругами под глазами. С плечами опущенными по-за тяжестью груза ейного.

И ведь не вернется. Не потому как гордый. Потому как хороший да славный. Побоится ее пугать.

А она что? Дура дурой! Девка рослая, сама замуж просилась. А тут поцелуя испугалась...

И Заринка снова завыла. Не в голос, нет. Все больше в перину.

А когда слезы закончились, да перина высохла, ее сморил сон.

Глава 3.

Ворожебник метался по палатам подобно раненому зверю.

И каждый, кто попадался на его пути, старался вмиг исчезнуть. Испариться. Потому как коль не успевал - пробовал барского гнева. И кнута, что силою дивной, разноколерной, переливался.

А за кнутом тем волдырями кожа шла. Да жижей зловонной сочилась. И пусть не Мор то был, но раны заживали долго, болезненно. И сам барин не помогал им.

А лишь лютовал сильнее.

Отчего? Уж немало девок перебывало на его сеннике, немало их и нынче ждало барской ласки. А вот нужна была ему одна - светловолосая да синеокая, которую он привез в зимних сумерках да поселил в покоях каменных, свою опочивальню ей отдав. А она, окаянная, ласки не приняла. Сбежала.

И теперь вот барин сам не свой.

Сила его колдовская сочится подобно сукровице из ран. Не сдерживается ни словом ворожебным, ни духом барским. И с часом рана та не затягивается, становясь лишь горше.

Глиняный жбан, полный молока парного, разлетелся вдребезги , споткнувшись полным боком о белокаменную стену горницы. За ним - россыпью тарелки из фарфора редкого, кувшин стеклянный. Бокалы, что в самих палатах престольных даром дивным гляделись бы. А там и утварь серебряная выгнулась дугой, оплавляясь на каменные плиты пола живым зеркалом.

И подневольные бабы разбежались врассыпную. Попрятались по углам, осторожно выглядывая да ожидая барской воли.

А тот лишь сказал:

- Запрягай повозку.

И вскочил из-за стола.

В конюшне лошадей снаряжали скоро - о барском гневе были наслышаны. И сани с дорогой упряжью были готовы за десяток минут. Скакуны с норовом - вмиг отнесут господскую ярость подальше от дворовых. А там, глядишь, и сгинет она на сеннике девичьем, вернув хозяину покой и ласку.

Гай взметнулся к поводьям скоро, на ходу сбив с насиженного места старого конюха. Пинком того в дорогу наградил. Ругательством, в котором - часть силы дивной, отчего у старика до вечера мягкое место болеть станет. И поделом ему, окаянному!

Взмахнул кнутом, эманацию дивную из него прогоняя. И сила та отразилась огнем зеленым в круглых зенках глаз вороных, что понеслись во весь опор. А перед повозкой вихрь послал снег разгонять. Знать, невмоготу было...

В Камнеграде знали ту упряжку. Расступались. Кланялись барину.

И ворота, в которые он не въехал - влетел - раскрылись на ходу.

Вереница ходов - и покои, в которых замест половиц - небо синее, искрами звезд усыпанное. А посреди звезд тех - Госпожа.

- Сбежала? - Чаровница не сдерживала триумфа, пристально глядя в глаза Ворожебнику. - Я ж тебе говорила: девка, она и есть девка. Дурная. Необразованная. А ты - полюбство. И благодарностью моею за нее расплатился. А ей что? Сбежала... Да не одна. С полюбком. Доволен?

- Верни! - Ворожебник миновал расстояние между ним и Колдуньей всего за полдюжины шагов. Метнулся к ней - и наткнулся на ледяную стену едва мерцавшей силы. Мерзлая зелень сгустилась кругом него, лишая воздуха. И тут он ощутил, как на шее затянулась живая удавка.

А Чародейка меж тем привстала с небесного мрамора да подошла вплотную:

- Вернуть? - Удавка затягивалась все сильнее. И вот уже Ворожебник не смел дышать. Перед глазами плыло, и привычные очертания покоев Госпожи исчезли, равно как и все вокруг, и остался один лишь голос: - Назови цену...

Ворожебник попытался сказать, но покои кружились все сильнее, а голоса не хватало. И он прохрипел:

- Все...

- Все?

- Все, что пожелаешь.

- Хорошо, - откликнулась Чаровница. - Слово прозвучало. Я возьму с тебя плату, когда придет час. А девка твоя... в дороге она, теплом мужика молодого согретая. Не веришь? Гляди!

И она махнула перед Ворожебником рукою, раскрыв пространство, словно разрезав тонкую ткань острием ножа. Хлопнуло. И воздух в покоях заискрился, а посреди дыры, что образовалась перед Гаем, возникла небольшая горница. С невысокой лавкой, укрытой сенником. С узким тазом теплой воды и оставленным рядом полотенцем. С девкой, отвернувшейся к стене. И молодым хлопцем, утиравшемся после мытья.

- Гляди внимательно, - улыбнулась Колдунья, - на что променял плату.

И Ворожебник увидал, как мужик этот молодой, утерев лицо ручником, ложится на сенник подле девки. И девка та - никто иной, как Зарина. Его Зарина.

Яростью полыхнуло сразу. И дыра в пространстве, что открылась перед ним, затянулась, обиженно шипя и дымясь, словно бы уголек, брошенный в воду. А Чаровница ликовала.

- Ты пойдешь по следу. И заберешь ее, коли нужна она тебе такой. Вот только затем исполнишь слово мое.

И она склонилась к Ворожебнику так близко, что он ощутил смрадный запах Лесов Симаргла.

Дверь за Гаем затворилась тихо, и Чародейка позволила себе откинуться на высокие подушки, укрытые мягким бархатом. Его везли для Госпожи из самих Южных Земель и, говаривали, будто бы стоила такая ткань , что само золото.

Бархат Колдунья любила. Однако ж насладиться его мягкостью не успела, потому как дверь тихо отворилась. И в покои прошмыгнула девка:

- Гонец прибыл, - служанка боязливо оборачивалась по сторонам, словно бы страшась того, что творилось в покоях, пока ее не было. - Просит дозволенья доложить.

- Зови.

Гонец казался измотанным и уставшим. Одежонка его, выпачканная в дорожной грязи и талом снеге, гляделась особенно неуместной среди высоких перин и бархата заморского. Но вести, что ждала Чародейка, были желанными. Оттого и потерпеть было можно.

- Говори! - Приказала она.

И гонец рассказал:

- Лазутчики доложили, что Хан степной выдвинул войско в сторону Белограда. Только ж идет не так, как зимами раньше.

- Не так? - Колдунья сощурила глаза, становясь похожей больше на хищника, нежели на женщину. И в покоях отчетливо запахло страхом - гонец почуял звериную природу Госпожи.