Марина Дечко - Знахарка

- Запретный?

- Верно...

- Что прикажешь?

Колдунья задумалась.

Золотистый огонек тлел осторожно, словно бы пугливо. Трепетал серед подобных себе. Только Слуга видел: тот набирает силу.

- Оставь, - улыбнулась своим мыслям Колдунья, - пока.

...Сквозь излом времен, открывающийся по-за черными зрачками, Яра видит невысокого мальца.

Темная макушка проворно выныривает из высоких трав, пока он мчится по широкому лугу. Стройная овсяница хлещет сорванца по босым пяткам, а он все бежит.

Вперед! Вперед! Вперед!

В глаза ударяют яркие блики солнца, отражающиеся от водной глади небольшого озерца, и ее воин, заливисто смеясь, падает в густую сныть, поросшую по кромке воды. Вдыхает свору ярких запахов: от сухого сена до свежих цветов.

Там, за полем, травы много, и батька часто приводит туда скотину. Говорит, потом молоко вкусное, свежее.

А дитя все смеется. Так задорно, что Яра не удерживается, не может. Улыбается.

Она прыгает сквозь колышущееся окно, сотканное из сгустившегося воздуха, и спешит к нему. Знахарка падает почти рядом - боится, что заметит. Но малец не видит ее, продолжая хохотать. И где-то раскиданы стоптанные лапти, которые плетут его сестры названные. Лыко дерут с лип по весне, а потом он находит у лавки обновку. Почему-то у него лапти живут короче других...

А на свежей вырубке - заросли иван-чая. Их мать собирает, сушит, и целую зиму вся семья смакует вкусный напой. А уж мед-то какой...

Малец сжимает в ладони сладкий кулич, щедро сдобренный кедровыми орешками. Это лакомство он любит больше прочих. Медовая начинка растекается по губам, и маленький воин тут же слизывает солнечный нектар, чтоб не пропал тот.

Его зовут.

Кажется, отец. Что-то стряслось, только ребенок все не может понять. Рубаха на отце прорвана, а само полотно в саже, воняет нещадно. В руке - меч. Ржавый, в разводах. И понятно, что кровь эта - человечья.

Голос батьки странный, рваный. И слова злые, страшные выходят. Про то, что воеводство горит, а с ним - село родное. И что Великий Князь на рассвете расправу чинил - воеводу на плаху отправил.

Перед мальчуганом встает смутный образ черноволосого мужчины, молодого еще. Он всегда был добр к мальцу, приезжал до села проведать того. И обещался скоро забрать в дом отчий, да только вот не вышло. Воеводу малец дядькой звал, а тот гладил его по макушке всякий раз, как гостил в селе с визитом. Нынче, стало быть, некому исполнить обещанное...

В носу щиплет от непролитых слез, а на запястье - резкая боль. Яра чувствует ее как свою. Воин пытается одернуть руку, да только никак не выходит - брат держит крепко. А сам плачет. Он впервые видит слезы Здебора:

- Бежать надо. Батька приказал.

А Дар все не торопится. Пытается броситься в сторону избы, в семью родную.

- Нет их уже, - шепчет брат сквозь слезы и горько добавляет: - всего воеводства нет. Дядьку твоего, Ярополка, изменником назвали. Казнили поутру. Теперь вот за нами...

И тянет в лес. В глушь.

А Дара раньше туда не пускали. Говорили, опасно.

Знать, Княжество изменилось, раз в лесу безопаснее, чем дома. Раз зверья боятся меньше людей...

И Дар позволяет брату увезти себя.

Он тоже плачет, хватаясь руками за небольшой меч, что выковал для него отец. Меч и запястья. Стальные оковы для рук он сохранит навсегда, а меч продаст за кусок хлеба. Только Дар об этом не знает пока.

Как и не знает о том, что будет дальше.

А дальше - дорога. Бесконечно долгая, голодная.

И лес, готовящийся к осени. Первые заморозки. Осенняя слякоть. Горькие сухие коренья, заеденные поздней кислой ягодой. И они с братом, греющиеся теплом тел друг друга.

И снова дорога, пахнущая лесом и гнилью прелых листьев.

Воспоминания идут рябью, проясняясь только у высоких белых ворот.

Яра чувствует усталость воина, видит его измождение. Она тянет руки к измотанному дитяти, выпускает целебные иголки, но те бегут врассыпную, не смея влиять на прошлое. И сила ее тратится тут впустую, не способная помочь.

А по-за крепкими створками ворот звучит голос:

- Откудова, рванье, пожаловали в Белоград?

Здебор берет разговор на себя. Мол, ехали с обозом на местную выставу лапти продавать, да и сгинули в руках разбойников. Батьку побили, а они, спасаясь, заблукали в лесу. Оттого-то и грязные, как рвань последняя.

Их не желают впускать, да только в городе гулянье, и кто-то добрый говорит, мол, что на площади будут объедки. А мальцы-то давно еды не знали. И стражник отходит в сторону, пропуская их с братом в сказочный город.

А в глазах белым-бело от диковинного камня.

В тот день они впервые наелись. Только на следующее утро желудок все равно сводит от голода. Небольшой меч, подаренный батькой, уходит в пухлые руки купца за три алтына - их хватает всего на неделю.

Потом голод, и рука, тянущаяся за запретным куском. Удар. Боль. Темница. И скрежет злых голосов, обещающих расправу.

Маленький воин плачет, а брат держится. Обещает спасти.

- Я взял тот хлеб, - говорит он, закрывая рот мальцу, - меня судите. А этого... - он нарочно делает паузу, - блаженного, не троньте.

Помнится, Дар тогда обиделся на брата знатно. Говорить даже не хотел за такое назвище...

Поутру его выставили за ворота, дав в дорогу крепкого пинка, а Здебора увели на суд. Казнь обещали.

А дальше - снова дорога. Слякоть. Голод.

И рябь воспоминаний меркнет под светом догорающей лучины...

Воин, что держал Ярославу с такой силой, захлебывается безмолвной яростью, смешанной с отчаянием. Глотает сухие слезы, чтоб те не пролились на щеки знахарки. И тяжелая голова устало клонится к девичьей груди, опаляя ту злым жаром.

А Яра гладит его, жалея. Что-то говорит, успокаивает. А когда тот снова поднимает на нее черные глаза - долго смотрит в них, ощущая родство с этим незнакомым человеком.

А затем отвечает поцелуем на поцелуй.

***

Крайя давно наблюдала за Ярой. Она чуяла в девке силу , да только как сказать ей? Знала, что та сторонится людей, и даже с нею не станет делиться. Да только силе этой нужен выход. Знахарка разумела это как никто другой.

Вот и пошла за внучкой в хлев.

Поразилась.

Нет, она знала, что Ярка прячет средь соломы нечто важное. Думала, наузу плетет. Одну из тех, что научила ее сама Крайя. Иль Огнедержца чтит по-за храмовничьим запретом.

Но даже не тело воина поразило ее. Старуха впервые увидела чистую целебну, льющуюся из ладоней девки. Мощную, светлую, искристую.

Значит, не знахарка внучка ее - ворожея.

Древний дар небожителей.

Говаривали, что таких детей одаривали не божественные повитухи - Роженицы, а сама Макошь пряла им судьбу. Сидела Пряха посеред высокой избы, да брала одну нить за другой. Полотно ткала. И все с красными сплетала. Чтоб узор целебный получился, чтоб силой могла ворожея делиться. А потом заворачивала чистую душу этим полотном, чтоб в утробе матки кто не сглазил.