Оливия Штерн - Избранная и беглец

— Ты самый лучший любовник.

Она поняла, что дрожит. Жесткие ладони скользили по спине, под кожей разгорался самый настоящий пожар. Все же «пара» — не пустое слово… И, возможно, сейчас снова заработали умелые настройки Вирана Тала. Плевать. Айрис обняла Оллина за шею, притягивая к себе ближе. В ней стремительно разрасталось желание подарить ему все, что только может дать женщина, — всю мягкость, ласку и счастье.

— Пойдем на кровать, — прошептала Айрис, легонько подталкивая его к расстеленной постели.

Оллин внезапно резким движением подхватил ее на руки, и в следующее мгновение она утонула в мягкой перине. Еще через вздох Айрис оказалась надежно придавлена тяжелым мужским телом. Но нервное напряжение отпустило, дыхание сбилось окончательно. Она задыхалась в жарких, жадных поцелуях, и его руки снова были повсюду, даря наслаждение и желание чего-то большего.

— Олли-ин, — простонала она.

А потом обхватила его бедрами. И полетела с головой в обжигающе-сладкий дурман.

То, что было потом, казалось невероятным для нее, не испытанным прежде. Все мысли исчезли. Под кожей катался огонь, она растворялась в нем, одновременно возносясь все выше и выше — чтобы потом резко взлететь в разлетевшиеся осколками небеса и так же внезапно рухнуть в ласковую темноту, когда сердце все еще заходится в бешеном беге, а по всему телу мелкие капельки пота. И в голове приятная пустота, а под ладонями горячее сильное тело мужчины, с которым было так хорошо.

— …Почему ты плачешь? Я сделал тебе больно?

Айрис замотала головой. Нет, не больно. А может, и больно. Где-то глубоко в душе. То, что она только что испытала, было за гранью всего, что она знала прежде. Оллин молча обхватил ее рукой и подвинул ближе к себе, так, что его подбородок уперся ей в макушку.

— Тогда почему плачешь? Не понимаю…

И такая неуверенность в голосе, испуг… Айрис захотелось снова оплести его своим телом и никогда, никогда больше не отпускать.

— Со мной никогда такого прежде не было, — прошептала она. — И я не знала… Боги, Оллин, за что мне такое счастье? Что я такого сделала, что встретила тебя?

Он тихо вздохнул, успокаиваясь. Кажется, улыбнулся.

— У меня тоже… никогда ничего подобного не было, ты это знаешь. Спасибо тебе.

Айрис прижалась к нему. Теперь, когда тело успокаивалось, накатывала сладкая истома. Веки смыкались сами собой. И уже на границе дремы Айрис подумала, что теперь все правильно. Так и должно быть.

— Любимая, — услышала она шепот. — Моя. Навсегда.

На утро наступившего дня была назначена коронация. Оллин уехал. А во дворце вовсю велась подготовка к торжественному приему в честь вступления Артемиса Делайна в должность правителя Рамелии, и началась она задолго до полудня. Обычный обед на сегодня был отменен, и, наскоро перекусив, Айрис в это время уже стояла перед большим, в полный ее рост, голографическим зеркалом, а вокруг порхали девушки, подкалывая подол длинного платья, а заодно подшивая кружевные ленты, которые не успели пришить в мастерской.

Платье было фантастическим. Волшебным. Айрис и помыслить не могла, что когда-нибудь ей доведется выходить в таком. Сшитое из нежно-бирюзового атласа и украшенное по корсету переливчатыми стразами и кружевными цветами, к полу оно расходилось пышной юбкой, на которой даже воланы формой напоминали лепестки роз. Плечи и грудь были смело открыты, зато на руки полагались длинные перчатки в тон платью. Комплект довершало тонкое изящное колье из белого золота с хризопразами и такие же серьги. И маленькая круглая сумочка, расшитая такими же стразами, как и платье.

Ей пришлось сесть перед зеркалом, и девушки продолжили колдовать над ее прической. С волосами было сложно. У Айрис были длинные, тонкие и очень густые волосы, и соорудить из них что-либо, кроме кос, казалось весьма затруднительным. Однако умелицы Рамелии и тут нашли выход: наплели сотню тонких косичек, собрали их в узел на затылке и уложили узором, да так, что было невозможно понять, где эти косы начинаются, а где заканчиваются.

Айрис утомилась от приготовлений, но терпеливо сидела на стуле. Время от времени закрывала глаза и вспоминала, вспоминала… От тех картинок, что всплывали перед мысленным взором, становилось жарко, неловко. Как будто кто-то еще мог все это подглядеть.

Этой ночью все слишком напоминало помешательство.

Она совершенно забыла все правила приличия, которые должна соблюдать уважающая себя женщина. Она позволила Оллину делать с собой все, чего ему хотелось, — а хотелось ему много всего, но ничего противного человеческой природе, просто одним разом он не ограничился.

И — да. Если в первый раз она плакала от пережитого потрясения, то потом просто тихо таяла под поцелуями и засыпала в горячих объятиях, чтобы через пару часов вновь проснуться, прижимаясь к телу своего мужчины, и вернуться к тому, что, казалось бы, уже закончили.

На рассвете она ушла. Сама ушла. Не хотелось, чтобы к Оллину заявился вездесущий дядюшка и увидел ее голой рядом с Оллином, да еще посреди смятых, сбившихся в кучу простыней, которые весьма красноречиво намекали на все то, что происходило ночью.

Дядюшка, он ведь тот еще жук. От него можно было ожидать всего… Но Айрис больше не боялась. Откуда-то появилось чувство, что они справятся. Вдвоем.

Айрис чихнула, когда невесомая пуховка прошлась под носом, и открыла глаза. Прическа была завершена, теперь девушки колдовали над ее лицом, покрывая его тонким слоем пудры.

Тогда, на Эрфесте, ей на шестнадцатилетие мать подарила пудру. Толченый мел в оловянной коробочке. Айрис один раз напудрилась. Потом смыла с себя это безобразие и больше никогда ничего на лицо не наносила, ибо вид получился ужасный. Словно привидение. Или упырь из страшной сказки. А тут пудра была совсем иной. Не выбеливала, как будто маскировалась под естественный тон кожи, при этом скрывая мелкие изъяны. Вон тот шрамик, например.

Мысли зацепились за шрам и переметнулись к Рато.

Айрис больше не злилась на него, как, впрочем, и на мать, которая наверняка донесла храмовникам, а потом сама испугалась и застыдилась. Осталась легкая брезгливость и сожаление о том, что на Эрфесте вот так и прошли первые два десятка лет ее жизни. Ларх знает как.

Она попыталась представить себе своего малыша на руках кормилицы. Хоть бы у Маараш хватило ума не простудить его ненароком, проследить, чтоб никуда не свалился, не расшибся…

«Да нет же, он единственный наследник барона. За ним обеспечат хороший уход. Рато наймет отряд нянек, но ребенок будет в порядке», — попыталась Айрис успокоить саму себя.

А потом подумала, что все равно заберет мальчика. Как она без него, крошечного ангелочка? Как без руки, и рана кровоточит, не зарастая… Оллин ведь не будет против… И он обещал.