Келли Мур - Невиданное

Нашей первой остановкой была Галерея, куда мама завезла кучу старых ферротипий Маеве.

Возле Старой гавани, в части Балтимора, известной как Fell’s Point, мы ехали по узкой мощеной улочке, на которой выстроились кирпичные дома девятнадцатого века. Территория была переоборудована в ультрамодный художественный район: антикварные магазинчики соседствовали с кафе и галереями. Мама припарковалась рядом со зданием, таким элегантным, что там даже не было вывески, просто большое трехзначное число из полированной нержавеющей стали. Я решила, что владелец хотел этим сказать, «Если вы не знаете кто мы, вам сюда не нужно».

Высокий, худой мужчина в обычной, но дорогой одежде приветствовал маму у входа, послал ей множество воздушных поцелуев, дал указание ассистенту принести ей и Мэгги эспрессо в крошечной чашечке и начал восторгаться над коробкой, полных фотографий Маеве.

— Это такая честь для меня, получить возможность сделать это для вас, Энни — МакКаллистер была важнейшим первопроходцем в области фотореализма. — Он провел маму и Мэгги в офис. — Вы должны увидеть партию картин, которую я только что получил, — сказал он. Мы с Сэмми следовали за ними как невидимки.

Мама выдохнула, когда вошла в двери. У Мэгги вырвался возглас восхищения:

— Климт!

Картина, на которую они обратили внимание, была красивой: пастельные тона, много золотого с византийскими геометрическими фигурами. Все остальное было «современным» и выше моего восприятия, но моя мама восклицала:

— Ой, Оскар. Пехштейн. Дикс. Шиле. Бекманн. Откуда вы все это достали? Так много запрещенных художников!

От моей мамы я знала, что нацистское правительство проводило давнюю политику уничтожения работ еврейских художников, и все, что они находили, признавалось «развратным» и «провокационным». Работы многих ее любимых живописцев, с такими именами как Пикассо, Брак, Миро, в основном существовали только на фотографических репродукциях.

— Кто знает, каким образом им удалось выбраться из континента? — сказал Оскар. — Но частный коллекционер в Нью-Йорке предложил их мне. Он должен ликвидировать их, собрать средства.

— Пришлите мне ваш список, когда вы оцените их, — сказала моя мама. — Я очень заинтересована.

Следующая остановка — Джон Хопкинс. Мы встретились с папой в холле, как раз тогда, когда экскурсовод завершал тур, включающий биографию основателя госпиталя. Мы все в какой-то мере имеем выгоду от невзгод, которые пережил и преодолел мистер Хопкинс. В какой-то степени, мы являемся детьми, которых у него и его любимой Элизабет никогда не было.

Экскурсионная группа направилась вверх по ступенькам, тогда как мы пошли по коридору, ведущему в другое здание.

— Слегка отвратительно, когда люди так думают, — прокомментировала я.

— Ты о чем? — спросила мама.

— О том, что Джон Хопкинс должен был страдать, чтобы все мы могли потом получить от этого выгоду.

— Именно так некоторые становятся героями, — сказал папа. — Находят в себе силы, чтобы жертвовать собой ради других.

Я подумала, что героем быть полный отстой.

Папа и Сэм отправились на «поиски неприятностей», а мы с мамой и Мэгги пошли к госпиталю, названному в честь бабушки: Неврологическая Исследовательская Клиника Уоррен. Частью здешней работы было изучение и обеспечение лечения для детей с неврологическими аномалиями. Некоторые из них были такими, как Мэгги и мой младший брат, аутистами, разве что были сильнее загнаны в ловушку внутри себя.

Крыло было названо в честь бабушки, потому что моя семья заплатила за него. Благодаря двум нашим предкам-мореплавателям, бабушка смогла выделить огромные средства, чтобы построить его, — мужчине, по имени Добсон, который сколотил состояние на торговле рабами, и его зятю, Капитану Джозефу Фостеру, который также занимался работорговлей, но смог заработать еще большее состояние благодаря влиятельному положению среди колониальных властей. Я всегда полагала, что с кучей унаследованных денег она также получила огромное бремя вины за них. Этот исследовательский центр был просто одним из ее благотворительных деяний, которое перешло к нам по наследству, вместе со всей ответственностью. Например, по части посещения праздника для самых младших его пациентов. Сенатор и миссис Хэтэуэй тоже должны были прийти.

Я не была удивлена, увидев с ними и Ричарда. Он определенно был ценной частью всего багажа Хэтэуэев. Я наблюдала, как он общается с детьми, опускается на пол рядом с ними, помогает им раскрывать подарки и находить внутри что-нибудь веселое. С этими детьми не всегда легко — они не всегда понимают истинное предназначение игрушки.

Он всегда был для меня загадкой. Я не слишком ожидала, что привлекательные люди могут оказаться щедрыми и сопереживающими — они слишком легко полагались на обаяние. Но Ричард, казалось, легко шел на контакт. Я не могла представить более идеального парня. Так почему же у меня всегда было такое чувство, что я ищу у него какой-нибудь изъян?

Под конец мероприятия он отвел меня в сторонку, спросить, не хочу ли я вернуться с ним на машине в Северну. Мне пришлось отказать — еще не все наши задания были выполнены.

— Нам с мамой нужны платья для Вечера в Честь Кануна Нового Года.

— Ну же, Парсонс, ты же не хочешь мне сказать, что твоя мама все еще покупает тебе одежду?

Я не дала ему возможность поддеть меня.

— Разумеется, нет, Хэтэуэй, я помогаю ей выбирать одежду для нее.

Он рассмеялся и извинился — его поманил помощник его отца. Я же осталась рассматривать латунную надпись, которая гласила, что это Исследовательский центр имени Ф.К. Уоррен. Я была в замешательстве.

— Ф.К.? — громко спросила я.

Бархатистый женский голос ответил мне:

— Фиона Кэмпбелл. — За моей спиной оказалась Клэр Хэтэуэй.

— Но я думала, что его построила бабушка после комы Мэгги.

— О, нет, — ответила она. — Здание на несколько десятилетий старше Мэгги. Мне кажется, Фиона весьма интересовалась неврологическими аномалиями. — Клэр улыбнулась мне своей обычной легкой улыбкой.

Какого рода «аномалиями» могла интересоваться моя прапрабабушка? Я задумалась.

— Вы знали, что она здесь лечилась?

— Вообще-то не конкретно «здесь» — поправила меня Клэр. — Она была в здании, которое потом было стерто с лица земли и большинство персонала уволили, в качестве предпосылки к очень щедрому пожертвованию, которое дало возможность появиться этому центру.

— Наверное, — сказала я, — ей не понравилось то, как они ее здесь лечили.

Клэр вознаградила меня музыкальным смешком.

— Определенно не понравилось, — согласилась она, — и кто станет винить ее в этом? В тридцатых годах психиатрическая медицина все еще оставалась варварской. Примитивные лекарства. Электрошоковая терапия. Лоботомия. У меня сложилось впечатление, что на Фионе понемногу использовали почти все.