Делия Росси - Служанка

А граф, словно прочитав мои мысли, протянул руку и коснулся щеки костяшками пальцев. Мягко, почти невесомо.

— Не бойся, — тихо прошептал он.

Губы лорда Штефана оказались так близко, что я ощутила тепло его дыхания. А потом они коснулись моих, и я забыла обо всем, кроме горячей искры, что бежала по телу, разжигая в нем пожар, обнажая то, чего я в себе даже не подозревала, выпуская наружу так долго сдерживаемые желания. И я ответила на поцелуй. Потянулась и обняла могучие плечи, коснулась волос, зарылась в них пальцами и вздрогнула, услышав, как арн тихо застонал в мои губы.

— Не бойся, — снова повторил лорд Штефан, подхватывая меня на руки. — Я не причиню тебе вреда.

Я заглянула в наливающиеся алым светом глаза. В них сверкали мрачная решимость и что-то такое, чему я не могла подобрать названия, но что будило в моей душе острое, почти болезненное желание отдать всю себя, свое сердце и свою жизнь этому непонятному мужчине.

Тот страх за него, что так долго меня мучил, мои собственные опасения, события последних дней, когда меня захлестывало то надеждой, то отчаянием, — все это сошлось вместе, и сейчас, когда Штефан был рядом и я ощущала его прикосновения, его поцелуи, жар его тела, у меня не было сил оттолкнуть графа, отказаться от того, что он мог мне дать, и от тех надежд, что вспыхнули в моем сердце.

Я не помню, как оказалась на кровати, не успела понять, в какой момент осталась без одежды. Руки графа были настойчивыми, но нежными, они творили со мной такое… Я даже не представляла, что подобное возможно. Видела раньше, что между мужчиной и женщиной происходит, но не думала, каково это на себе испытать и чужую тяжесть, и прикосновения, на которые мое тело отзывалось все усиливающимся жаром, и сладкую боль, пронизывающую самые потаенные уголки плоти. Эта боль становилась все острее, все невыносимее, и мне хотелось утолить ее, но я не знала как, а Штефан продолжал меня мучить, не давая унять полыхающий пожар, в котором сгорели и мой стыд, и мои убеждения, и моя невинность. Он умело управлял моей страстью, но лицо его оставалось сумрачным, а вены на шее и руках были напряженными до предела. Видно, пытался зверя своего сдержать. Не хотел напугать.

Правда, все это я замечала лишь краем сознания, отвлеченно, мысли были обрывочными, и мне не удавалось сосредоточиться ни на чем, кроме того, что творилось внутри, скручивало яростной волной, заставляло все сильнее прижиматься к твердому, словно бы каменному телу и беззвучно умолять. О чем? Не знаю. То ли о том, чтобы все поскорее закончилось, то ли о том, чтобы это не заканчивалось никогда.

А потом стало не до размышлений. Горячая плоть проникла туда, где еще недавно так искусно хозяйничали пальцы, и меня затопило острой болью, которая была совсем не похожа на ту, прежнюю. Она растеклась по телу, захватила, испепелила внутренности и заставила беззвучно кричать. Каждое движение, каждый напористый рык арна резали по живому, и это все длилось и длилось. Создательница…

— Прости, девочка, — словно сквозь пелену, услышала я голос графа.

Моего лица коснулась крупная ладонь, вытерла слезы, отвела растрепавшиеся волосы.

— Боли больше не будет, — напряженно сказал Штефан, и его губы накрыли мои, выпили неслышный стон, попытались успокоить. А потом спустились ниже, туда, где пульсировал жестокий огонь, и коснулись напряженной плоти. И в ту же секунду все изменилось. Прежний жар вернулся, дыхание сбилось, а боль растворилась в ярком наслаждении. И я снова извивалась, горела и беззвучно кричала от того, что делал с моим телом этот невозможный, непонятный и так безнадежно отныне любимый мной мужчина.

Проснулась я в одиночестве. В комнате было темно, небо за окном только начинало сереть, ветви деревьев казались черными и унылыми. И лишь птицы, робко пробующие голоса, оживляли тишину зарождающегося дня.

Подушка рядом со мной была примятой, на светлой простыне бурело небольшое пятно. Мне стало неловко. Мысли о прошедшей ночи заставили покраснеть. Штефан долго не давал мне уснуть, делая со мной такие вещи, о которых даже думать неловко, но мне это нравилось. И воспоминания о боли отступили далеко-далеко, забылись, стерлись под ласковой настойчивостью губ и рук, под горячим дыханием и острой, захватывающей страстью. Тело до сих пор ломило в самых непривычных местах, но синяков и ссадин, как у Златки, не было. Сумел арн зверя своего унять, не позволил ему меня покалечить.

В душе встрепенулось сладкое, глупое. Может, Штефан тоже ко мне что-то чувствует? Не одну только похоть? А вдруг он меня любит? Разве любви не безразличны сословные условности и предрассудки? Что изменится от того, кто я — служанка или дочь лорда? Душа-то у меня в обоих случаях одна и та же!

Но разум уже очнулся и принялся корить за то, что я забыла о чести, потеряла голову и отдалась мужчине без венца, без обета, без брака. Что я могла ему ответить? Все так и было. Забыла. Уступила взгляду алому, что в самую душу заглянул и сердце вынул, себе его присвоив. Не смогла со своими чувствами совладать, поддалась огню, что внутри горел, вместо того чтобы погасить его, сама кресало поднесла и искру высекла. Жалела ли я о том, что с честью девичьей простилась? Нет. Не жалела. Не после того, что в объятиях графа испытала.

Тихий звук открывающейся двери заставил меня поднять голову.

— Проснулась? — в голосе арна звучали непривычные нотки.

Я кивнула, глядя на ладное, обнаженное по пояс тело, на плотно облепленные подштанниками ноги, на крупные, перевитые венами руки. Дыхание перехватило.

— Иди сюда, — поманил Штефан, и у меня сердце замерло от того горячего, что в глазах его сверкнуло.

Я соскочила с постели и сделала шаг вперед, к тому, кто умел смотреть так, что и без слов становилось понятно, чего он хочет и чего от меня ждет.

Арн одним движением избавился от немногочисленной одежды, развернул меня и подтолкнул к окну. А потом открыл створки и заставил упереться ладонями в отделанные деревом боковины. Миг — и он оказался внутри меня, а его ладони легли на грудь, сжали, задевая соски и вырывая из моих губ судорожный вздох. Первое движение отозвалось небольшой саднящей болью, но с каждым новым она становилась все слабее, а горячая пульсация, наоборот, нарастала, заставляя меня подстраиваться под размеренный ритм, хватать ртом холодный воздух и то возноситься выше гор, то падать в бездонную пропасть.

Перед глазами проплывали искры, светящиеся фрагменты какого-то мудреного вироша, и мне казалось, что в эту минуту меняется моя судьба, перекраивается, стирается прошлое и рождается будущее — новое, неизведанное, прекрасное. Я видела это в расцветающих узорах, распознавала в ярко блистающих цветах райса, ощущала всей душой и всем сердцем.