Марина Ли - Контракт на мужа

Ян в это время сидел на соседнем шезлонге и с нежностью во взгляде наблюдал за сыном, даже постороннему бы стало понятно, как сильно он его любит, а мы уже были немногим больше, чем посторонние. Я представила себе, что он точно так же станет смотреть на наших мальков и… Как я ревела, к счастью, видел только он.

Тем же вечером я намекнула, что если он продолжит и дальше изображать из себя рыцаря печального образа и трубным зёвом пугать всех обитателей Славной до середины ночи, то я…

До конца Ян не дослушал, рассмеялся, обнял меня одной рукой, вторую привычным жестом укладывая на живот.

— Всё не могу понять, — признался он, — злит меня твоя грубоватость или умиляет. Всё больше склоняюсь ко второму.

Внутри меня немедленно всё превратилось в розовый кисель, а перед глазами запрыгали миниатюрные сердечки. Поэтому я вырвалась и проворчала:

— Только не подумай ничего такого! Ты всё ещё мой медицинский брат. Что смешного?

— Я не смеюсь! — он поднял руки вверх, хотя при этом ржал как конь. — Я радуюсь. Меня только что из сестры повысили в братья. Глядишь, к родам дорасту до мужчины.

И заглянул бесстыжим тёмным взглядом в вырез моего домашнего платья. Надо что-то делать с одеждой, из-за этой беременности сиськи уже даже из чехла для танка вываливаются!

С уверенностью могу сказать, что тот день и вечер стали очередным переломным моментом в наших отношениях. Из бывших одноклассников мы превратились в партнёров, живущих под одной крышей и старательно ищущих пути к тому, чтобы стать чем-то большим…

Утром следующего дня Ян ушёл из дому, но вернулся не так поздно, зато с целым огромным сундуком.

— Слушай, — забеспокоилась я. — Ты и так перетащил ко мне уйму своих вещей. Я же сказала вчера, ничего такого…

— Ничего такого, — прилежно повторил он. — Я помню. Просто подумал, что разбором записей моих предков можно заниматься и тут. И больше времени проведём вместе, и ты поможешь, если будет желание. Ты же не против больше времени проводить вместе?

Кивнула, потому что таки да. Никаких возражений не было. Детям нужен отец, а мне… а мне тоже нужен. Не подумайте ничего такого…

Ян выдохнул, показывая, что искренне переживал за мой ответ, и добавил, поясняя уже рабочие моменты:

— Видишь ли, мои предки построили храм задолго до проклятия богини, а он был главной святыней тогда и остаётся сегодня. В древних же записях говорится об открытом сердце, которое живёт в храме, что построен в самом центре Славоя. И упоминается при этом, что при сердце есть страж, он же опекун. Понимаешь, о чём я?

— Нет, — уверенно тряхнула головой, — но ты продолжай, мне интересно тебя слушать.

— Опекун, куратор — не один ли чёрт? — обняв, прошептал мне на ушко Ян. — Кого он опекал до проклятия? И кто жил в храме до того, как там поселился подаренный богиней Камень? Почему мы решили, что он и есть её сердце? И главный вопрос. Куда исчез первый жилец?

— Куда? — тоже шёпотом спросила я.

— Мы не уверены, но пытаемся найти ответ.

Не один вечер мы потратили на изучение бумаг многочисленных представителей рода Аскавхетео. Объединяли их две вещи: склонность к излишнему философствованию и отвратительный почерк. Часто к нам присоединялись Сливка с Эларом. И чем больше мы изучали бумаги, тем яснее становилось, что там, в храме, под слоем камня, спрятан не гнусный старик с дурным запахом, а что-то живое и настоящее, что когда-то было чистым сердцем прекрасного, наполненного магией мира.

— Я не думаю, что сердце погибло, — утверждал Ян и пальцем подчёркивал строки в одном из манускриптов. — Вот тут, смотрите, говорится: «По семи летах кровопролитных войн со змееголовыми крики мужей и жён наших достигли ушей сердца мира и оно заплакало кровавыми слезами. Кровь текла по улицам Славоя, наполняя реки и колодцы, а вслед за кровью пришла пыль и каменка, которая держалась тридцать две луны, пока стражи не принесли сердечную клятву»…

— И как ЭТО связано с тем, что происходит СЕЙЧАС? — со скепсисом спросил Эл.

— А что, если каменка — это не болезнь, от которой скончалась треть населения Славоя? Что, если это та же болезнь, которая поразила Камень уже в наши времена? Только предки смогли найти лекарство, а мы — нет?

— Но проклятье, — настаивал на своём злюк. — Проклятье же было! Не из головы же его придумали наши предки!

— Было, — согласился Ян. — Кто ж спорит? А вот подтверждения тому, что она и в самом деле заменила Камень своим сердцем — нет. Хотя слухи ходили. И о капризности женского сердца, и о его изменчивости… И о том, что вместе с богиней из мира ушла красота.

И тогда я ляпнула первое, что мне в голову пришло:

— Ну, если это сердце такое женское, как вы говорите, так дайте ему то, что оно просит. И всех делов.

— Чего же оно просит? — приподнял бровь Ян, и мы со Сливкой ответили решительно и в один голос:

— Любви, конечно.

А я добавила:

— Красивой. Кстати, почему бы Сливке и Элу не пожениться в храме? Ну, вроде как чтобы Камень заценил. Принесут, так сказать, ему в жертву свои сердечные клятвы, присягнув в вечной любви друг к другу…

Сын с отцом посмотрели на меня то ли с восторгом, то ли с ужасом, потом стремительно куда-то засобирались.

— Эй! — возмутилась Сливка. — Вы куда на ночь глядя?

Они с досадой цыкнули, мол, и то правда, ночью-то всё равно многого не сделаешь… И молодые ушли, а мы с Яном остались.

Следующую неделю своих мужчин мы почти не видели — они собрали консилиум из ведущих магов всех миров и с лупой изучали окаменевший Камень, буквально ползая вокруг трона на животах.

Тогда же было решено, что идея отпраздновать свадьбу дюка куратора в храме имеет право на жизнь и перед тронной лестницей появился бассейн с морской водой.

Но это было снаружи, в большом мире, за пределами моей квартиры и нашей со Сливкой семьи, которая внезапно увеличилась до четырёх взрослых и трёх (пока трёх) детей. Тот мир, бесспорно, был очень важен, но меня, как будущую мать, эгоистично волновало то, что ближе персонально моему, живому сердцу, а не каменному истукану, который напугал меня в первый же день, сказав, что, если я буду вести себя хорошо, он с радостью примет моих мальков в жертву… Придурок старый.

И пусть меня все простят за то, что в те нелёгкие дни я думала не о нём, а о Сливке, об Эларе, о беспокойных медузятах, о собственных малышах и о Яне.

Ян. Я не скажу, что у нас была сплошная идиллия и сироп. Мы и ругались, и спорили, а однажды, когда до родов оставалось уже не больше месяца, едва не подрались. Ну, если дракой можно считать то, что я метнула в Яна две кружки и одну тарелку. А всё потому, что он вздумал перевезти меня в лечебницу.

— Милая, — уговаривал он, а я злобно шипела: