Елизавета Дворецкая - Дар берегини

Но времени перестроиться как следует им не хватало. И эти попытки уже не имели значения.

Свеновы гриди с разбегу навалились на деревских отроков. Свен отбил щитом мощный, но неловкий удар топора, отвел клинком нацеленное в бедро копейное жало, шагнул вперед, рубанул копейщика по руке. Отрубленная по локоть, будто соломенная, рука упала на снег.

В ушах раздался ликующий вопль, прилетевший не снаружи, а изнутри головы: брызги крови услаждали духов меча.

Вскинув глаза, Свен встретился с бешеным взглядом Полынца. Тот замахнулся секирой – он тоже знал Свена в лицо и знал, что эта встреча решает исход всей битвы. Но ударить не успел: Друг Воронов опередил его. Не дав Свену времени сообразить, что делать, он сам рванулся вперед. Чуть не вывернув Свену кисть, Друг Воронов нанес удар снизу вверх, легко, самым краем лезвия, чиркнул по шее Полынца под бородой. Выпучив глаза, тот с запрокинутой головой завалился навзничь.

Восторженный вопль десятка хриплых мужских голосов ударил по ушам изнутри, заставив Свен зажмурить на миг. Духи меча получили самую дорогую добычу – вражеского вождя. Будто отвечая на этот крик, из разреза на горле Полынца, похожем на жуткую улыбку самой смерти, хлынул алый поток крови.

Почти сразу кто-то из гридей достал копьем ошалевшего отрока с боевым чуром, и наряженный идол на шесте повалился вслед за воеводой.

– Убит! – закричали в древлянском строю. – Полынец! Убит!

Крик все ширился: в смятении и испуге его подхватывали древляне, в торжестве – кияне. Середина древлянского войска качнулась назад и стала распадаться. Воевода как будто был гвоздем, на котором все держалось; без него строй посыпался и пополз, начал таять, как снег, на который плеснули кипятком. Люди, только что сражавшиеся яростно и упорно, растерялись, одни крутили головами, не зная, что теперь делать, кого слушать, другие пятились. Кто-то побежал. Княжеская дружина с Ивором во главе усилила натиск, и вот красный княжеский стяг с белым соколом прорвался за древлянский строй.

Две половины его шатнулись в стороны, и началось бегство. Бросая оружие и теряя шапки, натыкаясь друг на друга, древляне бежали кто куда. Холмоградская дружина с молодым князем во главе пустилась в погоню, но ратники ополчения за ними не последовали: стояли на месте, тяжело дыша. С них было довольно, а князь с дружиной пусть себе славы ищет, ему положено так.

Свен в погоне не участвовал. Он стоял над телом Полынца, и клинок Друга Воронов, покрытый свежей кровью, дымился в его руке, будто десять бойцов его незримой дружины разом переводят дух. Уж теперь они не усомнятся, что попали в нужные руки. Горячей кровью древлян он сегодня напоил их досыта.

Опомнившись немного, Свен тщательно вытер клинок полой свиты кого-то из убитых древлян, вложил меч в ножны, закинул за плечо щит, потерявший в битве две верхних доски. Наконец с наслаждением стащил шлем вместе с подшлемником и тряхнул влажными от пота волосами.

У края леса, где возвращался через поле к войску молодой князь Ингер, боевой рог трубил сбор.

В Малин известие о поражении привез Хвалимир. И если бы только известие: он привез тело одного из старших своих братьев, Горыслава. Трое Боголюбовых сыновей из семерых ушли с ратниками, но один вернулся мертвый, другой, Остромил, раненный в голову, был привезен на санях без памяти. Сам Хвалимир отделался легкой раной в руку и возглавлял сильно поредевшую малинскую дружину. Потери были велики – больше половины. Среди древлян, не имеющих никакого защитного снаряжения, мало кому удавалось в столкновении с варяжской дружиной нанести – и пережить – больше одного удара.

В Малине и окрестных весях поднялся плач, сопровождаемый стуком топоров: для Горыслава готовили краду погребальную. Тела прочих мертвецов остались на поле, во власти киян. Увезти их всех и не удалось бы: не было ни саней, ни лошадей. Все древлянские обозы, стоявшие чуть дальше от Рупины, после битвы были мигом захвачены опытными в таких делах варягами Фарлова и Вальдрика. К горю многочисленных потерь прибавился позор: тела родичей лежат где-то непогребенные, их грызут лисы, рвут волки, клюют вороны.

Уцелевшие малинские большаки собрались в обчину – решать, что делать дальше. Переглядывались с изумлением и страхом: как мало их пришло, и ждать больше некого! Ни Боголюба, ни Замысла и Нехворобы, ни других, уехавших в Киев с посольствами или ушедших к Рупине с войском. Никто не вернется! Иные мужи, впервые вдруг оказавшиеся старшими в роду, храбрились, но лица их поневоле выражали растерянность. Взгляды искали того, кто все разъяснит, даст совет, укажет путь, прикажет, наконец, но находили пустоту. Княжеское место во главе стола было пусто, рядом с ним сидела Горянь, в белой «печальной сряде», надетой по сыну. Черты ее сухого лица от горя заострились, углы рта опустились еще ниже, горбатый нос как никогда напоминал клюв, и она казалась птицей-посланницей из Нави, пришедшей, чтобы забрать оставшихся.

– В Искоростень, к Житимиру ехать надо, – заговорил Хвалимир, видя, что никто из старцев высказаться не жаждет. Он один из немногих сохранил столько присутствия духа, чтобы думать о дальнейшем. – У нас ни князя, ни войска нет, а там есть князь, над всеми древлянами старший. Может, к нему еще люди подтянутся, соберем снова войско…

– А много ль, сынок, вас с того поля ушло? – слабым голосом спросил старый Требовид.

Из его семьи на рать отправились двое, не вернулся ни один. И Хвалимир не мог сказать, кто погиб, кто в полоне.

– Половина… ушла, – будто сам себя стараясь убедить, ответил Хвалимир. – По лесам рассеялись… В чащу ушли, а русы туда не сунутся. Они по дороге идут…

– По дороге идут? – зашумели кругом. – Куда идут-то? Сюда?

– Ну а куда же им? – беспокойно заговорил Домослав, еще один сын Горяни, сделавшийся вдруг старшим. – Сюда… Дорога от Рупины сюда ведет. Как дань собирают, так и пойдут… только скорее еще. Всех нас вразор разорят. Боги!

Было ясно, что, разбив древлянское войско и уничтожив воеводу, русы пойдут по городам, чтобы покорить их, оставшихся без управления и защиты, взять дань или вовсе разорить. Каждый вздрогнул, вообразив блещущие шлемами и копьями отряды уже здесь, у подножия мыса. А защита – лишь тын да идолы-чуры у ворот.

– Уходить надо, – настаивал Хвалимир. – К Искоростеню больше людей соберется, там князь – боги помогут, отобьемся.

– А коли нет?

Хвалимир бросил мрачный взгляд на спросившего:

– Тогда все сырую землю пойдем! Или киянам в полон. Заберут в холопы нас всех, жен и детей, за моря продадут, и кончится род деревский! Так что надо отбиться, отец!

– А нам-то что делать? Ты с ратниками к Житимиру пойдешь, а нам куда?