Елизавета Дворецкая - Дар берегини

Двор уже был белым от множества людей в «печальных» одеждах. Сюда русы согнали всех мужчин, кого нашли в городце и в веси, женщин-большух. У ворот стояли киевские гриди в шлемах и с красными щитами; эти яркие пятна резали глаз среди белизны.

На площадке возле богов собрались вожди киян: Ингер, Ивор, Свен, Фарлов, Вальдрик, еще кое-кто из бояр. Они чего-то ждали, и сам воздух дрожал от напряженного, полного ужаса ожидания пленников. Судя по всему, киевский князь собрался принести жертвы богам за победу – но какую? Кому суждено стать этой жертвой? Скольким? Всем была памятна весть о жертвоприношении в Киеве, отнявшим жизнь разом у четырнадцати знатнейших мужей деревских. Ожидая еще худшего, многие растеряли крепость духа, в толпе послышались всхлипы.

Горянь еще сильнее выпрямилась, и строгое лицо ее стало еще более надменным. Если ее старческая кровь сейчас прольется, то уж она не дрогнет и не станет молить о пощаде. Младшие домочадцы сбились в тесную кучу за ее спиной, ожидая, что с них-то и начнут… Иные, судорожно дыша, зажимали себе рот, чтобы не голосить.

Когда в избах не осталось никого, Ингер сделал знак гридям у ворот. Некоторое время ничего не происходило, потом возникло движение. Между воротными столбами на площадку вошли еще несколько вооруженных киян, а между ними медленно ступал человек, в котором древляне, не веря своим глазам, узнали Боголюба.

Тишина закончилась: сперва раздался один изумленный выкрик, потом другой, потом, по мере того как маличи примечали своего главу, возгласы слились в громкий гул изумления. Тяжело дышащий Боголюб шел медленно и опирался на посох; за время плена он постарел, седина целиком выбелила его голову и бороду, лицо осунулось, глаза глубже спрятались в чащу морщин. Но он старался ступать твердо, с поднятой головой. На ходу бросал взволнованные взгляды на родное место и его обитателей, боясь увидеть следы разгрома и поругания.

При виде него даже Горяни изменила выдержка – старая мать, твердая как кремень, ахнула, сморщилась и поднесла руку ко рту, борясь со слезами. И теперь страх плескался в ее глазах, когда она глядела то на мужа, то на Ингера. Зачем русы сохранили жизнь знатнейшему из своих пленников и теперь привели сюда – чтобы убить на глазах у жены и детей? А их всех – за ним следом? Она признала бы эту судьбу почетной для себя, но сейчас, когда тропка смерти вилась у самых ног, от нее веяло нестерпимым холодом.

Страхи Горяни были не беспочвенны. Со злобой и ненавистью глядя на Свена, считая его первым виновником их плачевного положения, она не знала, что его воле обязана избавлению от еще худшей беды.

На совете после битвы Ингер предлагал сделать Боголюба жертвой богам в благодарность за победу. Его поддержали Ивор, Вальдрик и еще кое-кто из бояр: уничтожением чужого князя кияне приобрели бы милость богов и надолго сломили бы волю древлян к сопротивлению. Решительно против был Свен и его дружина.

– Нам нужен у древлян человек, который будет следить за сбором нашей дани и передавать ее нам! – твердил Свен. – Мы перебили многих их старейшин, и никто не посмеет противиться тому, кого мы поставим над ними!

– Но Боголюб и так их князь! – возражал ему Ивор. – Верни его в гнездо – они и забудут, что побиты.

– Если мы поставим на его место какого-нибудь барсука, ему не будет ни уважения, ни послушания! И на другую зиму мы шиш там возьмем, а не дань! Боголюба будут слушать. Соперников у него не осталось, мы всех перебили. Но сам он нам уже не противник – запомнит на всю жизнь, как в полоне был. Не посмеет своевольничать.

– Да какое теперь ему будет уважение?

– Хвалимир, вон, от отца отказался, мы слыхали! – усмехнулся Вальдрик.

– Вот Хвалимир на стол малинский и полезет, больно он бойкий! – Свен даже обрадовался этому доводу. – Только и ждет, чтобы теплое место освободилось. Не дождется! С отцом родным не посмеет спорить. А кто от отца отрекается, того боги карают – древляне родовой покон крепко помнят, на том стоят.

Когда Боголюб прошел к площадке и встал сбоку от строя русов, Ингер поднял руку.

– Слушайте меня, маличи! Я, князь русский Ингер, наследник вуя моего, Ельга киевского, отныне господин ваш. Войско ваше разбито мною. Тот, кто вздумает мне противиться, будет убит. А воля моя такова: этот человек, Боголюб, прежний владыка ваш, отныне будет старшим князем над всем родом деревским.

Все как один взоры людей на площадке городца были прикованы к высокой, стройной, будто тополь, фигуре князя. Красный плащ вился на зимнем ветру, будто пламенное крыло, черная соболья оторочка высокой красной шапки подчеркивала молодость и румянец красивого лица. Древляне затаили дыхание, стараясь не упустить ни единого слова из его речи, и все же едва верили ушам.

Боголюб? Он возвращается к ним живым? Да еще и получает власть над всеми остальными древлянами?

– За то, что пытались сбросить власть мою и разорвать ряд, налагаю на вас особую дань. На сей год с каждого большака беру по одному человеку в челядь и с каждого большака по две куницы. На другой год возьму по две куницы с дыма, по кунице с головы. Если не соберете сколько положено – вместо куниц возьму людей. Боголюб, князь ваш, за сбор ответит. С него беру в тальбу трех человек. Теперь ты скажи слово, Боголюб, – обратился Ингер к старику. – Принимаешь мои условия?

– Принимаю, – Боголюб наклонил голову. – Видно, боги отвернулись, чуры отступились… Злой Недоле во власть покинули внуков Малы…

– Тогда принеси мне клятвы за себя и за весь род свой.

Привели барашка. Положив руку на голову жертвенного животного, Боголюб поклялся исполнять условия, а Ингер – не чинить обид древлянам, пока условия исполняются. Большаки по одному подходили к Боголюбу, и он касался их лбов пальцами, смоченными в жертвенной крови, перед богами перенося силу клятвы на них, а через отцов – на детей и всех младших.

Пока Ингер и Боголюб приносили жертву, Свен при свете дня разглядывал стариковых домочадцев и наконец высмотрел Ружану. Молодуха, как и все, одетая в «печаль», не поднимала глаз, однако у Свена отлегло от сердца – она здесь, с ней ничего не случилось. Только румянец побледнел, и в зимней одежде, в кожухе, покрытая большим белым платком, она казалась какой-то другой, слишком толстой и тяжеловесной. Так в зимней березе с голыми ветвями под налетом изморози, утонувшей в снежных наносах, с трудом узнаешь ту стройную красотку, что весело шумела листвой на летнем ветру. Лицо Ружаны тоже немного осунулось, будто она нездорова, а может, очень напугана. Но сердце Свена билось радостно: он одержал победу в ратном поле и был близок к своей желанной тайной цели. После полугодовой разлуки их разделяло лишь несколько шагов. Еще немного – и он открыто завладеет этой женщиной, которая воплощала для него все лучшее, что может дать земля Деревская.