Елизавета Дворецкая - Дар берегини

– Послушай, княже, – начал Свен, не тратя времени на раздумья. – Что до Боголюба… не спеши с него голову снимать.

– Почему? – Ингер обратил на него строгий взгляд.

Ингер ждал возражения, и именно от Свена. Свен взял древлянских пленников, и он, как считал Ингер, уцепится за любой случай, чтобы противоречить новому господину. Красивые светло-серые глаза Ингера были спокойны и выражали пристальное внимание. Свен не верил этому спокойствию и угадывал за ним волнение – он и сам вел бы себя также.

– Боярин Здоровец, мудрый человек, правду сказал. Мы разобьем древлян. Даст Перун, убьем Житимира. А дальше что? Нам нужен будет человек, которого мы оставим ими править. Ты знаешь, как дань собирают? – Свен положил руки на пояс и подался ближе к молодому князю. Сам-то он был довольно опытен в этом деле. – Каждую весь обойти – года не хватит. Мы берем дань с князя. Он – со старейшин. А те – с дымов. В погост приезжаем – у старейшин все подготовлено, а если нет – мы спросим с князя. Нам нужен князь древлян, покорный нам. И мы не можем ждать, пока они вече соберут – из тех, кто уцелеет, – и нового князя кликнут. Они, после войны, еще три года рядиться будут, кто у них нынче старший. А мы что – без дани сидеть? Или бродить по лесам, искать поживы где придется? Не дело это. Весняки разбегутся, мы только своих людей даром потеряем, а соберем с шишкин нос. А будет у нас в руках Боголюб – иное дело. Когда его мужей у него на глазах для Перуна умертвят, а других в поле разобьют, он уж такой гордый, как прежде, не будет. Согласится на все, лишь бы его и ближиков живота не лишали. Будет он древлянам князь – всем древлянам, а не только маличам, – а нам покорный слуга.

– Но это самая лучшая жертва! – воскликнул Ратислав. – Ты хочешь лишить Перуна самого дорого дара!

– Уж не желаешь ли ты, чтобы Перун счел меня скупым? – прищурился Ингер. – И чтобы он не дал мне победы?

– Я себе не враг, – прямо ответил Свен. – Победа у нас, княже, одна на всех. Ты не одолеешь – и мне не уцелеть. Древлянам враг – я, не ты. Это я пленил Щурово посольство, я Боголюба в Киев заманил. Мне не простят. Проиграем войну – мне не жить.

– Ну так не чудно ли, что ты сам пытаешь отнять у нас кусок удачи еще до битвы? – развел руками Ивор. – Князь-то прав: чем знатнее жертва, тем больше милость богов, а принести Перуну князя древлянского, пусть и малого, это еще до битвы их разбить.

– Ты о том, что будет после битвы, способен подумать, отец? Пусть Перун возьмет старейшин – о такой жертве ни у нас тут, ни окрест не слыхали давно. С тех пор как мой отец северян на пиру перебил…

– Князь желает, чтобы Боголюб ваш пошел с прочими своими, – веско напомнил Ратислав.

– Князь пожалеет об этом в первый же раз, как ему придется собирать дань с древлян, – сказал Фарлов.

Уперев руки в бока, Свен стоял перед престолом, не опуская глаз под строгим взглядом Ингера, смотревшего на него с выстоты. В зеленом кафтане с яркой отделкой, с дорогим мечом у пояса, рослый, уверенный, он внушал и восхищение, и досаду, будто камень в потоке, нарушающий ровное течение реки. Бояре отчасти признавали его правоту, но многие думали, что спорит он только из упрямства, из нежелания принимать волю того, кто в последний миг успел оттеснить его от отцова стола. Дался ему этот Боголюб! Кто он ему – брат, сват?

– Не годится вам, Ельговым наследникам, у стола его раздоры вести, – проговорил Доброст. – Чтобы ворогов одолеть, надо вам быть заедино.

– Здесь не должно споров быть, – напомнил Ивор. – Ингер – наш князь, и слово его…

– Свен, сын Ельга, должен быть поставлен воеводой, и даже князю стоит прислушаться к нему в делах войны, – возразил Фарлов.

– Воеводой будет мой человек – Ивор, – качнул головой Ингер. – Он опытен в ратном деле и верен мне.

– Не сомневаюсь. Но он здесь человек новый. Я не ручаюсь, что мы достигнем успехов под началом вождя, не знающего тех краев и не имеющего доверия людей. Свен семь лет вместе с нами собирал дань с древлян. И древляне, и русы знают его и привыкли ему повиноваться. Этим летом кияне сами видели, как много у него удачи. За ним они пойдут хоть Кощею в пасть. А иным людям… еще предстоит показать, на что они годны.

Фарлов сложил руки на груди. Этот человек, словно живая гора, самим видом своим будто говорил, как опасно находиться с ним в несогласии. Он нечасто рассказывал о былом, но только при виде его лица – неоднократно сломанного носа, густых черных бровей, темных глаз, – перед каждым словно открывались десятки залитых кровью полей, усеянных мертвыми телами и сломанным оружием. Валькирии реяли над его плечами, и на людей веяло ветерком от их незримого движения.

Ингер сердито раздул ноздри. Он привел из Холмогорода целую сотню оружников, это было вдвое больше, чем имели Фарлов и Свен, и он мог бы внезапным ударом разбить их и очистить Киев от всех, кто не подчиняется ему беспрекословно. Но он, несмотря на молодость, несколько лет пробыл князем в Холмогороде и научился подавлять первые порывы. Кияне преданы Свену и уважают Фарлова, а ему и его людям еще предстоит завоевать их уважение. Раздор в киевской дружине подорвет ее силу и пойдет на пользу только древлянам.

– Не нужно спорить вам, мужи, – Доброст поднял посох. – Спросим у нашей девы, у Ельги Премудрой. Казнить Боголюба или в живых оставить и себе на службу поставить – как она скажет, пусть так будет. Она вам, соколы, обоим сестра, она честь рода сберегает, а ее боги наставляют.

В серых глазах Свена мелькнуло торжество: в споре о судьбе Боголюба верх останется за ним. Ингер переменился в лице: он тоже не сомневался, которого из своих братьев поддержит Ельга-Поляница. Но возразить не решился – по соглашению с киевскими мужами, Ельгова дочь имела права княгини. Она не присутствовала на совете мужчин, но если они не могли достичь согласия, именно ее мудрость должна была вывести их из затруднения.

– Это ты верно сказал, боярин! – вслух одобрил Свен. – Сестра моя уж не раз явила, сколько мудрости ей боги отпустили. Всей земле Полянской ее мудрость ведома. Если бы не она, и полона того мы бы не видали, и давно бы уже у нас с древлянами рать шла. Она послов в баню заманила, она придумала, как Боголюба в Киев привезти. Все она, благословение наше. Какое она слово скажет – нам это будет все равно что самого Перуна слово.

Свен не мог расхваливать свои собственные заслуги, но мог хвалить сестру, хорошо зная: поднимаясь в глазах киян, она и его вознесет вместе с собой.

– Хорошо, мужи киевские, – под выжидающими взглядами сотни глаз Ингер медленно кивнул. – Будь по-вашему. Пусть сестра моя Ельга-Поляница решит, как быть с Боголюбом. Ведь он, – Ингер улыбнулся, – в жены ее хотел взять. Уж верно, она жениха престарелого пожалеет. Может, и пригодится еще!