Ксения Татьмянина - Ветер Безлюдья [СИ]

— Вот так встреча, — с улыбкой сказал он, как только убедился, что я вытащила наушники, — ты чего здесь?

Несколько секунд в ступоре я молчала, не веря, что вижу именно его.

— Да так… А ты не дома отмечаешь новый год?

Он был такой же, как и в последнюю встречу — вихрастый, закутанный в шарф и пальто, сверкнул в мою сторону карими глазами и сел рядом.

— Дома встретили, да. А я… случайно попал, объяснять долго. Теперь обратно с пересадкой до Дворов еду.

— Домой?

— Нет, на Набережную. Хочешь вместе? Думай скорее, через одну выходить.

— С радостью.

Виктор оказался спасителем — хоть куда-нибудь, любое пристанище и капелька участия, только бы выбраться! И встреча наша это просто чудо!

Мы с пересадкой доехали до северной части старого города. Вдвоем по трущобам идти не страшно ни капли. Мысль о повторной слежке мелькнула и пропала.

Виктор провел меня через одну из арок, крепко взяв под руку. Ударил мороз. Он оказался гораздо ощутимее, чем в трущобах, и уши, нос и щеки моментально стало пощипывать. Я выдохнула белый густой пар в искрящийся воздух и передо мной стала разворачиваться новая сказка нового Двора.

Он, строго говоря, Двором не был — лишь дома, стоящие подковой, и мы выходили как раз из здания с арочным проемом — из «подковы» сразу же спускалась вниз широкая лестница к набережной, подсвеченной желтыми фонарями. Фонари и лавочки были такими же, как в Почтовом — все в духе старого доброго времени.

Откуда-то звучала музыка, ходили люди, даже стояли лотки с горячим питьем в термосах и блинами, которые высокая улыбчивая женщина доставала из короба, завернутого в одеяло. Никто не был в наушниках, никто не пялился в экран, даже телефонного разговора не углядеть. Это все смотрелось так, словно время откатилось на сто лет назад, в семидесятые годы прошлого века или дальше, когда цифровые технологии не приобрели массового распространения.

Шли мы медленно, и Виктор ни о чем не заговаривал, не мешая мне насмотреться на все. Голову пришлось втянуть в воротник, а руки спрятать в карманы. Джинсы, хоть и теплые, здесь не грели. Я не выдержала:

— Почему такие перепады в температуре? Я тут смотрю на остальных и понимаю, что слишком легко одета для зимы.

— Не знаю почему, но всегда так. Если замерзла, давай вернемся и возьмем попить, хочешь?

— Да, хочу.

Уйти далеко и не получилось бы — набережная была всего с полкилометра, захватывая небольшую прибрежную косу. У домов стояли лотки, а дальше — прогулочная часть с белой, схваченной льдом, рекой по левую сторону и ряду сомкнутых строений по правую. Торговали не только блинами — одна выложила на стол вафельные трубочки со сгущенкой, леденцы и орехи в нуге. От третьего стола пахло жаренными пирожками, которых было не увидеть под толстым слоем утеплителя.

Виктор подошел и что-то сказал продавцу, ничем не расплатившись.

— Держи.

Мне в руки перекочевал картонный темный стакан с напитком и горячий блин с маслом на салфетке. На морозе все остывало быстро, поэтому через полминуты я уже выпила компот из чего-то травяного с шиповником и съела блин.

— Ты не успела поесть на семейном застолье? — Засмеялся Виктор и взял еще два пирожка с картошкой и два блина.

— Наедайся.

— А деньги?

— Не думай об этом.

Я ела, пачкала пальцы и подбородок маслом, решив, что ради такого случая поступлюсь правилом против сладкого и мучного, не наедаясь слишком, чтобы снова не стало тяжело. Только в детстве я знавала это удовольствие — есть на улице! И ни капельки не стыдно. Было хорошо, все теплело.

Голоса многих людей вокруг так непривычны, а смех и музыка в воздухе — тем более. Нет, в нашем мегаполисе оказаться в толпе реально, даже в очень плотной, но она обычно либо ждала, как в метро, либо текла массой в направлении. Все «глухие», «немые» и «невидящие». Конечно, каждый что-то слушал, да, куда-то смотрел и с кем-то мог говорить по телефону, но…

Вот так, как здесь, не было ни разу, даже в новогодние ночи на центральной площади полихаусов. Все движение живое, лица и разговор обращены друг к другу, и шаги были не быстрые, и открытых жестов много.

— Спасибо, Виктор, ты мой спаситель!

— Не за что.

— А здесь так на всю ночь?

— До пяти утра. Я как раз хотел успеть.

Утеревшись салфетками, я снова спрятала пол-лица в воротник, а руки в карманы, и мы отошли от общего скопления на прогулку до конца набережной и обратно.

— Получается, ты живешь на два… мира, что ли? Раз ты в метро катаешься?

— Немного, — Виктор рассеянно пожал плечами, — приходится. Но само место мне не нравится. Тепла на материке нет.

— А работаешь ты здесь или там?

— Я не совсем работаю в привычном тебе понимании. Так, для себя.

— Как же ты без персоника обходишься, когда уходишь? Никуда не уехать, ничего не купить, даже в сеть не выйти! А как ты в метро тогда попал?

— Да есть способ, — он хитро сузил глаза, — я тебе потом как-нибудь расскажу.

Об отсутствии платы за еду я спрашивать снова не стала. Мы прошли всю набережную раза три, и Виктор мне рассказывал, чем каждый Двор отличается, кто хранитель или хранительница. Пару раз меня подмывало взглянуть на персоник, но я вовремя ловила себя и не вытаскивала руки. Мне не хотелось показаться здесь чужой со своим заметным браслетом, и не хотела, чтобы Виктор подумал, будто я нервничаю. К слову, сдерживать привычку оказалось трудно — жить целый час без того, чтобы не посмотреть в него по какой-то причине — время, сообщения, смена музыки. И ведь при этом прекрасно помня, что гаджет тут не работает.

— Вижу, ты опять замерзаешь? Еще пить будешь?

— Нет, спасибо. Я боюсь, что потом не сыщу туалета, а до метро далеко.

— Понятно, — немого смущенно хмыкнул он, и сменил тему: — А зачем ты ездишь в трущобы?

— К тете. Она здесь живет.

— Точно, вспомнил, ты говорила… Знаю таких. Это ведь в тех группах или одиночных домах, которые подключены к снабжению, верно? У вас там и молодых полно, мы их «обочниками» зовем, — это те, кто добровольно не в мегаполисе живет.

— Никогда не слышала. Если попадались молодые, то я думала, что это такая же родня приезжает, как я… А почему «обочники»?

Я не сразу догадалась о коренном слове.

— На обочине потому что. На обочине города, на обочине жизни, еще не в канаве, но уже и не на дороге. Печально это все.

— Да, есть такое. А к вам сюда никак не переселиться? Или места ограниченны?

— Нет. Если людей прибавляется, появляется еще один дом и он расширяется, или открывается новый Двор. Но этого очень давно уже не случалось. Скорее, наоборот. Посмотри на дома.

Я посмотрела.

— Окна не горят.

— Двор в котором когда-то были жильцы, а теперь пустуют. Хорошо, хоть не пропали совсем, спасет только то, что сюда много приходят гулять отовсюду.