Тару Ссонберг - Соль и дым [litres]

Мак не двигается, а Джокер еле приходит в себя и заводит ее домой.

– И что это было? – с усмешкой спрашивает он, разуваясь.

Она растерянно смотрит на него чуть округлившимися глазами.

– То есть как это ты не знаешь? И позволяешь к себе приставать?

Теперь глаза Мак стали еще больше.

– Мне с ним поговорить?

Она посмотрела на Джокера то ли испуганно, то ли осуждающе.

– Ты только скажи, если что-то не так.

Мак показывает Джокеру книгу, которую задали прочесть. Они устроились на диване в гостиной. Девушка забралась парню под руку, он накинул плед. Они вместе читали.

Как Джокер ни пытался сосредоточиться на сюжете, из головы не шел поцелуй Арлена. Словно он нарочно сделал это при нем. Хотя, казалось бы, неловкости в их отношениях достаточно. Джокера так и подмывало серьезно поговорить с этим Арленом, как минимум узнать его намерения насчет Макензи. Ведь она такая хрупкая, ее маленькое холодное тельце сейчас так льнет к его груди, что она почти сидит на его коленях, а еще она почти стучит зубами, так часто бывает, когда она с головой уходит в книгу. Джокер плотнее укутал ее в плед и обвил своими теплыми ладонями.

Перестав дрожать, Мак стала дышать ровнее, потом закрыла книгу и отдала Джокеру. Через две минуты она уснула у него на коленях. Зарывшись пальцами в холодных волосах подруги, он откинулся головой на спинку дивана. Его тоже начало клонить в сон, завывание ветра и плеск волн укачивали его, и комната зашаталась, как на волнах. Джокер помнил это чувство с детства, когда бабушка читала ему сказки перед сном. И это же чувство напомнило ему о вертолете, который должен отвезти его на материк. Но Джокер словно никогда и не был там, словно всегда жил на острове. Он был дома и уходить не хотел. Тепло тела Мак и потрескивающие поленья усыпили его.

Джокер подошел к берегу. Волны омывали его ноги. Он вошел в воду, пока океан не достиг пояса, груди, шеи, пока он не посмотрел под воду и не увидел много лиц, рук, водорослей, тянущихся к нему. Все замерло, будто ждало его решения. А потом он увидел среди всего этого – бледное лицо Макензи. И дернулся назад. Но вода оказалась выше, чем он помнил, когда нырял. Над головой была лишь точка света, а изо рта уже поднимались пузырьки воздуха. Джокер завозил руками и ногами, но лишь глубже погрузился под воду, а горло схватило судорогой. Что-то начало толкать его в бок.

Она толкала Джокера, который, кажется, снова начал задыхаться. Он проснулся и глубоко вдохнул, сонно спросив:

– Что такое?

Макензи взяла его за подбородок и наклонила к себе, чтобы он посмотрел на нее. Протерев пальцами глаза, Джокер наконец проснулся.

– Прости, что снова разбудил. Кошмар приснился.

Сейчас девушка жалела, что не могла сказать ему, что он не будит ее. Она сама просыпалась, а потом видела, что Джокеру становится плохо.

Заметив мурашки после сна на руках Джокера, Макензи обняла его за шею. Он расслабился после ужаса и потер руки, сгоняя мурашки прочь. Макензи посмотрела ему в глаза с еле заметной улыбкой.

– Да, пойдем, сделаю нам какао, – сказал он.

Когда Джокер встает, Макензи прыгает ему на спину, и они, смеясь, бегут на кухню.

Макензи следит за руками Джокера, пока он делает какао: снимает с полки две чашки, насыпает по ложке порошка в каждую (ложка кажется такой маленькой в его широких теплых ладонях), ставит кастрюльку на огонь. Садится рядом с ней, а взгляд еще сонный. И Макензи думает, что, может, поэтому тогда его и поцеловала. Сейчас он кажется родным, теплым, близким. Уютный, как дом. А потом Джокер смахивает с ее лица волосы, развевая эти мысли.

СЕЙЧАС ОН КАЖЕТСЯ РОДНЫМ, ТЕПЛЫМ, БЛИЗКИМ. УЮТНЫЙ, КАК ДОМ

Макензи отдает пенку с какао Джокеру, как она всегда это делает, хотя он ее тоже не любит, и они выпивают горячий напиток в тишине. Приходят мама с папой, а Джокер идет домой.

Вечером Макензи снова достает портрет парня из-под кровати и смотрит на него, не отрывая взгляд так долго, что рябит в глазах. Она пытается понять, чем нарисованный Джокер отличается от настоящего, но не находит ничего, что можно исправить. Но что-то в этом рисунке совершенно другое, это совсем не Джокер. В который раз, проведя по краске кончиками пальцев, Макензи прячет рисунок, и думает, что снится ее другу, который всегда спал как убитый, не видя ни единого сна.

И думает только об одном: снится ли ему она?

Если бы она знала о нем правду, то никогда бы не захотела думать о нем, и уж точно – чтобы он думал о ней. Арлен разжег камин в домике – впервые с тех пор, как стал жить здесь. И сел рядом с тетрадью в руках.

Сейчас он не мог придумать ни одной истории, хотел написать только о своих чувствах, которые бушевали не хуже волн океана.

Арлен вспомнил, как посмотрел на него Джокер, когда он поцеловал Макензи. Не зло, но с вызовом. А потом вспомнил, как тот дружески проводил его домой тогда, когда Арлен не смог бы сам этого сделать. Неправильно было думать о Джокере. Нужно думать, как привести Макензи Кирван к воде. И шансов у него было ровно столько же, сколько всегда: ноль. Ее страх мешал им, а не привычная влюбленность. Те девушки шли за ним, как только он звал их, ослепленные любовью к нему. Макензи вряд ли вообще сможет подойти к океану, даже если будет любить его. Она словно не только немая, а полностью обездвижена. Оболочка, мешающая жить. Тело, сковывающее душу. Арлен ясно помнил, как Макензи выдохнула воздух, и он замер на секунду в ожидании, что она что-то произнесет, назовет его имя.

Арлен хочет написать о жизни души, не скованной клеткой тела. Но он не знает, как быть настолько свободным. Не знает, куда подается душа, ведь все наслаждения, что Арлен знает, физические. Что удовлетворит его существо?

Арлен идет за ответом к Макензи Кирван.

За окном снова бушует шторм, когда он сидит за столом с бабушкой.

– Ба, пришло время рассказать, почему ты так не любишь Макензи.

Джокер знает, что этот вопрос куда важнее, чем тот, где его родители.

Миссис Коллинз выглядит обычно – не удивлена, не расстроена, не рада (еще бы!), – словно ждала этого вопроса. Джокер не сомневается, что так оно и было. Он отпивает горячего чаю, бабуля повторяет за ним и говорит:

– Не думаю, что ты готов это узнать, дорогой.

– Если я спрашиваю, значит, я желаю и готов получить любой ответ. Я восемнадцать лет не спрашивал, думаешь, я еще маленький? – Джокер понимал, что начинает заводиться, поэтому умолк.

– Я не скажу тебе всей правды.

Бабушка снова делает глоток и не смотрит на внука.