Лариса Петровичева - Девушка без имени [litres]

– Мне надо вернуться, – негромко сказала она. Кругом были люди, но никто не обращал на Соню внимания, словно она до сих пор была в Сузе. – Мне надо вернуться и спасти Огюста-Эжена. Понимаешь?

Перо молчало. Картонный стаканчик обжигал пальцы.

И Соня поехала домой. Что еще ей оставалось делать?

Она провела три долгих месяца, улаживая скопившиеся дела и пытаясь как-то жить дальше. Пришлось засунуть надежду в самую глубину сознания и запереть дверь, но Соня все равно думала о Лефевре, и с каждым днем ей становилось все страшнее. Казалось, что Перо никогда не оживет. Открывая коробку с артефактом, Соня думала, что он умер.

Перо ожило в первый день весны – Соня сидела за одним из столиков на фудкорте торгового центра, кромсала пластмассовым ножом тугой кусок моментально остывшей пиццы и думала о том, что пора бы и перестать постоянно таскать с собой сумку с артефактом и драгоценностями Бригитты Лефевр. Вряд ли Перо еще даст о себе знать, а долгое ожидание слишком выматывает душу – лучше перестать ждать. Смутно похожий на покойного Рекигена блондин, сидевший за соседним столиком, рассматривал Соню, явно намереваясь подойти и познакомиться – Соня смерила его сердитым взглядом, и в это время в голове зазвучал знакомый голос:

«Соня, ты не передумала? Я готов».

Парень, который с искренним интересом рассматривал хмурую рыжеволосую девушку, увидел, что она нервно вскинула голову, словно ее окликнули. Сунув руку в сумку, девушка достала коробочку и, сбросив крышку, вытащила ручку и принялась что-то записывать на листе с рекламой нового бизнес-ланча. Блондин на мгновение отвлекся – смартфон завибрировал, – а когда поднял голову, то девушка исчезла. Парень удивленно посмотрел по сторонам: ее нигде не было. Только что была здесь, а теперь пропала.

Он поднялся и подошел к столику, за которым сидела рыжая. На листке, прямо поверх изображения тарелки с супом, было написано:

Дальше убористый женский почерк сменился другим, угловатым и ломким:

Услышав крик, Лефевр отстраненно подумал, что кому-то, по всей видимости, очень плохо. Потом в него ударил поток ледяной воды, он окончательно пришел в себя и догадался, что это он и кричал.

Трудно не кричать, когда висишь на дыбе вниз головой.

Инквизитор третьего ранга, палач-новичок, которого Лефевр никогда не видел в допросной, опустил ведро и сказал кому-то в отдалении:

– Оклемался, ага.

Каждое движение – да что там, просто мысль о движении вызывала страшную боль во всем теле. Из носа сорвалась капля крови.

– Переверните меня, – негромко промолвил Лефевр. – А то сдохну прежде, чем дам показания.

Лефевром вдруг овладело замечательное равнодушие к собственной судьбе. Завидное здоровье не позволит умереть на дыбе вот так сразу, так что выбивать из него ответы на вопросы будут очень долго, но Лефевр знал, что, несмотря на дикую боль и отчаяние, он не сможет удовлетворить бывших коллег признательными показаниями.

Никто же не поверит, что ее высочество Алита отправилась в другую реальность. Значит, допрос продолжится, но Лефевр все равно не скажет ничего нового. И ему было все равно. Он надеялся, что Алита жива, что она вернулась домой, и эта надежда давала ему силы.

Его все-таки перевернули и еще раз облили из ведра. Лефевр отметил, что допрос ведется не по протоколу. Сотрудники министерств и ведомств не подлежат допросу третьей степени.

– Итак, – прозвучало откуда-то сзади, и в голосе была слышна крайняя степень нервного раздражения, словно говорившего мучила зубная боль или, прости господи, геморрой. – Вы признаете, что убили его высочество Рекигена и ее высочество Алиту?

Во рту скопилась кровь. Лефевр сплюнул и усмехнулся. «Не думал, что мне придется оценивать профессионализм коллег с другой стороны», – подумал он и ответил:

– Признаю, что убил его высочество Рекигена. Что там признавать? Мое табельное оружие рядом с телом. И пуля с личным номером у него в башке. Правда, он был мертв уже до этого, – Лефевр обнаружил, что сквозь равнодушие прорывается какая-то лихорадочная болтливость, и умолк.

Где-то сзади зашуршали бумагами. Боль медленно пульсировала во всем теле, но Лефевр начал к ней привыкать. Интересно, как его казнят? Усекновением головы?

– Почему стреляли?

– Потому что Рекиген был одержим, – Лефевр сплюнул снова и продолжал: – Вызовите любого мага для экспертизы. Принц личным заклинанием запустил Брызгу, убил не меньше двух дюжин… – левую часть спины пронзило взрывом боли, и Лефевр умолк.

– Вызывали, ага, – откликнулся палач, переводя один из рычагов пыточного станка в исходное положение. – Не глупей тебя-то.

– Заткнись, Клим, – посоветовал допросчик. – Где ее высочество Алита? Куда ты ее дел?

Лефевр грустно улыбнулся, вспомнив, как девушка растаяла в золотом мареве. Она вернулась домой – Лефевру оставалось только надеяться, что чудовища родного мира не причинят ей вреда, что найдутся те, кто сможет защитить ее.

– Следующий вопрос, – произнес он, мельком подумав, что это, должно быть, жуткое зрелище: человек висит на дыбе, ухмыляется окровавленными губами и не собирается целовать сапог допросчиков, чтобы пытка прекратилась. Она ведь не прекратится, даже если Лефевр скажет чистую правду.

– Ах ты сука! – воскликнул допросчик с бессильной яростью. – Крути, Клим!

И Клим крутил.

Потом сквозь кровавое марево Лефевр услышал знакомый голос – звонкий, возбужденный и яростный.

– Варварство! Варварство и дикость! – орал Гербренд Гуле. С трудом повернув голову, Лефевр увидел, что старый товарищ стоит перед столом допросчика и едва не хлещет этого угрюмого человека по носатой физиономии новейшим изданием уголовного кодекса. – Вы что творите? Сотрудники инквизиции не подлежат допросу третьей степени! Только увещевательная беседа! Ума лишились?

Допросчик, судя по выражению его лица, готов был вцепиться в горло Гуле.

– Ты кто такой? – спросил он, сжимая и разжимая правый кулак.

Гербренд подобрался, не собираясь пропускать удар слева, и сказал:

– Я адвокат господина министра! А ты кто такой?

– Он совершил преступление против короны, – допросчик не утрудил себя ответом. – Государевы преступники лишены всех чинов и званий, и допрос ведется по всей форме.

– Где документы об этом за подписью его величества?

А вот тут допросчик замялся: похоже, к Ахонсо никто не обращался, решив проявить пресловутое и легендарное усердие не по разуму. Лефевр подумал, что в этом есть определенный смысл. Все бумажки можно подписать задним числом, а лезть к государю в момент его горя – все-таки троих сыновей потерял – вряд ли кто-то осмелится. Лучше принести ему на блюдечке голову мерзавца. А еще лучше – отдать этого мерзавца народу, который наверняка уже вышел на улицы, требуя разорвать на шматки убийцу принцессы. В том, что Алита мертва, никто не сомневается.