Бронислава Вонсович - Плата за одиночество [litres]

– Не расстраивайся, – неожиданно сказал Рудольф. – Ты хотела, чтобы было как лучше. А если ты чего и не знаешь, так это нормально. Я тоже не родился со знанием всего и всех в голове.

Не родился, да, но в моем возрасте такой глупости не сделал бы. У него были мама и папа, которые его учили и наставляли в этой жизни, а мое воспитание переложили на монахинь из приюта, чтобы ничего не мешало торговле. Я почувствовала, как глаза защипало. Почему-то мне стало ужасно обидно, что меня променяли на ублажение богатеньких инор. И не просто променяли, а напрочь вычеркнули из собственной жизни, как будто меня в ней никогда не было.

– Штеффи, ну что ты? – забеспокоился Рудольф. – Все хорошо. Будет, по крайней мере.

Он накрыл мою руку своей и успокаивающе пожал.

– Да, будет, – ответила я и убрала руку. – Потом когда-нибудь.

Остаток ужина прошел в почти полном молчании. Мне больше ни о чем не хотелось говорить. Рудольф пытался обсуждать другие темы, но мне они сейчас казались неинтересны, а отвечать из вежливости я не привыкла. Вечер затянулся, и хотя все было очень вкусно, есть мне уже не хотелось, и я ждала лишь одного – когда мы отсюда уйдем.

Мы вышли на улицу, Рудольф сразу достал артефакт и протянул его мне.

– А разве не будет достаточно, если я просто не выйду на работу? А еще лучше – уеду куда-нибудь?

– Не лучше, – ответил он. – Во-первых, ты, вне зависимости от своего отношения к данной ситуации, должна предупредить инору Эберхардт, что ты у нее больше не работаешь. Этого требует простая порядочность. А во-вторых, сама говоришь, что денег нет. И куда ты уедешь?

– Да хоть в общежитие при ткацкой фабрике.

Он нахмурился и недовольно на меня посмотрел.

– Штефани, там тебя найдут сразу же. Не веди себя как ребенок. От проблем не убежишь и под одеялом от них не спрячешься.

– А жаль, – тихо сказала я.

– Чего жаль? Что всю жизнь под одеялом не просидишь?

Он хохотнул и все же надел этот мерзкий кулон мне на шею. Я даже особо сопротивляться не стала, было все равно, что будет со мной дальше. Умри я завтра – никто и не вспомнит через несколько дней. Разве что Регина… Да, Регина. Ей я должна помочь, хоть немного, хоть в самом начале. Но с такой кучей проблем какая от меня может быть помощь? Только один вред. Значит, всю эту ситуацию нужно решить до того, как подруга окажется на улице с приютским тюком в руках, не зная, куда податься, кроме как на эту ткацкую фабрику.

– Я могу что-нибудь сделать, чтобы преступник был найден как можно скорее?

– Правильное отношение. Лучше всего, если бы ты продолжала работать в магазине иноры Эберхардт, – заметил Рудольф. – Как будто ничего не случилось…

– Хорошо, я не буду пока увольняться.

– А ты уверена, что ты сможешь ничем себя не выдать?

– Постараюсь не думать о том, что узнала, – ответила я. – Как нанимательница, инора Эберхардт очень приятная и заботливая дама.

– Как нанимательница? – усмехнулся он. – Не хочешь исследование на родство сделать?

– Да, как нанимательница, – твердо сказала я. – И только.

– Ладно, давай я покажу, как активируется.

Следующие несколько минут я с увлечением включала и выключала первый в жизни артефакт, переданный пусть во временное, но зато в личное пользование. Теперь он не казался мне таким уж отвратительным. Не может же быть плохим то, что должно меня защитить? То, что получено от такого замечательного заботливого инора?

– Тебе бы учителя по магии, – заметил Рудольф.

Все это я и сама прекрасно понимала, вот только…

– У меня нет сейчас ни времени, ни денег, – пояснила я.

– Ничего, как разберемся, время появится. Можно попробовать тебе как пострадавшей что-нибудь из казны выбить.

– Пострадавшей? Нет уж, спасибо, – фыркнула я. – Лучше быть без денег, но целой.

– Мы не допустим, чтобы ты пострадала, – уверенно заявил Рудольф. – Установим за тобой круглосуточное наблюдение. Преступник рано или поздно обозначит свои намерения. Конечно, лучше всего его подтолкнуть к активным действиям. О! Сделаем вид, что встречаемся.

– Нет, мы не будем делать вид, что встречаемся, – резко ответила я.

– Хорошо, давай не будем делать вид, а будем просто встречаться, – легко согласился он. – С моей стороны – никаких возражений.

Похороны Сабины прошли очень скромно. В приюте она никогда не была ни с кем особенно близка, смотрела на всех свысока, мечтала о богатстве и хотела поскорее оттуда уйти и забыть приютское прошлое. Навсегда оставить его за кованой калиткой. За два года, что прошли с момента ее выхода из-под опеки монахинь, подруг так и не завела – не было никого, кого она сочла бы подходящей для этого кандидатурой. Петер говорил, что до иноры Эберхардт она проработала по паре месяцев еще в трех магазинах, но ни с кем так и не сблизилась. Ее главная страсть – деньги – застилала ей глаза на все нормальные человеческие отношения. Поэтому провожали ее в последний путь всего четверо. Петер, которого я уже привыкла называть вдовцом и который на удивление прилично сегодня выглядел, несмотря на легкую небритость и окончательно ввалившиеся щеки. Инора Эберхардт, постоянно прижимавшая к глазам кружевной платок. Впрочем, глаза были красные, а платок постепенно становился все более мокрым. Я. И Рудольф Брайнер, который последние дни усиленно делал вид, что мы встречаемся. Или не делал вид – разобраться в его отношении ко мне было сложно. Где кончался его интерес к расследованию и начинался интерес ко мне, я так и не смогла понять. Я даже не была уверена, что второй интерес вообще присутствовал. Хотя Эдди воспринял его ухаживания всерьез и попытался завести со мной уже не раз имевший место разговор, что нельзя доверять подозрительным типам, которые с ног до головы увешаны магическими цацками, даже если одну из них мне и выделили. Сам факт, что выделили, был воспринят компаньоном моей нанимательницы положительно, а вот то, что выделивший теперь слишком часто возле меня находится, – нет.

– Детка, не верь ему, – увещевал меня Эдди. – Все эти сыскари, они лживые и ненадежные. Чего хочешь пообещают, чтобы дело раскрыть и своего добиться, а как получат желаемое – так сразу в кусты, и нет. Вот я честно сказал, что хочу жениться. Выходи за меня, да и уедем вместе, а?

Говорил он мне подобное часто, иногда по нескольку раз на день. Наверное, надеялся, что от постоянных повторений сердце мое растает и я дам столь желанное ему согласие. Или что постоянными повторениями накрепко вобьет мне свою кандидатуру в голову, не оставив там места для всяких Рудольфов. Меня это лишь забавляло, не больше. В серьезность его чувств я ни на миг не верила.

– Рудольф мне ничего не обещал, – заметила я, полностью игнорируя очередное предложение руки и сердца.