Бронислава Вонсович - Плата за одиночество [litres]

– Бдительность усыпляет, – уверенно сказал Эдди. – Все они такие. Вот возьми, к примеру, его начальника, Шварца этого…

Он замолчал, а я удивленно на него посмотрела. С инором Шварцем мне приходилось встречаться еще несколько раз, и у меня остались самые благоприятные впечатления от него. Он был вежлив, внимателен и совсем не походил на тот образ, что пытался создать в моем воображении Эдди.

– А что не так со Шварцем? – все же уточнила я.

– Со Шварцем? – нарочито замялся Эдди. – Прости, детка, это не моя тайна. Вот если бы ты была моей женой, тогда тайнами делиться можно, сама понимаешь. А так, почти постороннему человеку…

Он с таким выражением уставился на меня, как будто был уверен – прямо сейчас я брошусь уговаривать его, что совсем не посторонняя. Нет, глупостей я наделала много за прошедшее время, но выйти замуж ради удовлетворения пустого любопытства будет чересчур даже для меня. К тому же я была полностью уверена, никаких таких страшных тайн Эдди не знает.

– А инор Шварц сильный маг? – спросила я, чтобы увести разговор со «страшных тайн, доступных только членам семьи».

– Мне-то откуда знать, детка?

– Но как же? – удивилась я. – Если вы умеете видеть ауру человека, то можете сказать, сильный он маг или слабый. По отношению к себе уж точно.

– Так я его нигде, кроме их конторы, не видел, – недовольно сказал Эдди. – А там блокируются все магические штучки, если спецамулета не имеешь. А мне его почему-то при входе выдать забыли, – едко добавил он.

– А зачем блокируются?

– А затем, что трупы лишние никому не нужны. Этак задержишь мага, допросишь, а он решит, что сидеть не будет за содеянное, и прихлопнет следователя.

– Но маги, они же клятву дают, – удивилась я. – Не вредить короне.

– Наверное, заклинание воспринимает убийство сыскаря не как вред короне, – неприятно хохотнул Эдди. – А как чистку рядов служащих. А это, как ни крути, уже помощь короне выходит.

Посмотрела я на него неодобрительно. Убийство людей – это не повод для дурацких шуточек, особенно если люди эти стоят на страже твоей собственной жизни, даже несмотря на то, что некоторые, сейчас нагло хихикающие, не менее нагло нарушают закон для личного обогащения. Пусть даже, по словам Рудольфа, на такие нарушения смотрят снисходительно, лишь следят, чтобы ничего серьезного не возили из Степей в Гарм.

– Ну что ты надулась? – сделал новую попытку Эдди. – Да, не нравится мне твой Брайнер. Ходит здесь, под ногами мешается. Если бы не он, мы бы давно поладили. А то мне уезжать надо, а ты так своего ответа и не дала.

– Инор Хофмайстер, я вам уже ответила, и не раз, что не выйду за вас.

– Так ты передумать в любой момент можешь, – возразил он. – Этот тип ошивается постоянно рядом и мешает разглядеть, какой я прекрасный человек.

Я выразительно хмыкнула, намекая на то, что устроил этот прекрасный человек, провожая меня домой в достопамятный день нашего знакомства. Хорошо еще, что там была Сабина и Эдди не успел показать мне всю глубину своих душевных качеств, а то пришлось бы и правда выйти за него замуж – нельзя же оставлять ребенка без отца.

– Детка, ты мне настолько нравишься, что сдержать свои чувства очень сложно. – Он довольно улыбнулся, оценив собственный комплимент, но тут же погрустнел. – Уезжать мне нужно срочно, дело-то стоит. Но не переживай, я скоро вернусь. Надеюсь, до моего приезда замуж ты не выскочишь. Этот твой типчик правильно сделал, что нужную цацку на тебя нацепил. Если бы он еще ходил где подальше, так я бы сказал, что он молодец. Но идеальных людей не бывает. Разве что я.

Он опять с надеждой на меня посмотрел, но я почему-то так и не поторопилась броситься к нему в объятия с уверениями в вечной любви. Он подождал немного, вздохнул и распрощался. С женитьбой выгорит, не выгорит – неизвестно, а такие хорошие налаженные связи со Степью терять нельзя. Инора Эберхардт сказала, что некоторые зелья у нее заканчиваются, их нужно срочно пополнить. В Сыске из него вытащили все, что могли, хоть и не намного больше, чем из Петера, так как личная жизнь Сабины Эдди не интересовала, а какова она в постели, совсем не интересовало Шварца. Интересы их сходились разве что по запомнившимся обмолвкам. После череды допросов Эдди припомнил, любовница как-то проговорилась – у нее наклевывается очень выгодное дело, способное сделать ее жизнь безбедной. Но с чем оно связано, он сказать не смог. То ли она не говорила, то ли он сам не придал никакого значения ее словам, считая их обычной пустой похвальбой для придания значимости в глазах партнера. Этот рассказ был совершенно бесполезен для следствия. Кто убил Сабину и почему, так и оставалось загадкой.

Тело ее наконец выдали безутешному Петеру, и сейчас мы вчетвером, не считая могильщиков, стояли на кладбище и прощались с умершей. Лицо ее было почти счастливым, будто увидела она в конце жизни то, к чему стремилась, – деньги, драгоценности и дорогие наряды. Петер говорил, что следователь упоминал – Сабина была под ментальным воздействием и, скорее всего, чувствовала только то, что хотел ей внушить убивший ее маг. Сам вдовец сейчас смотрел на умершую, словно надеялся запомнить каждую черточку до конца жизни. Простояли бы мы долго, не желая ему мешать, если бы Рудольф не скомандовал закрывать гроб. Петер вскинул на него возмущенные глаза, но Руди сказал:

– Ее уже нет, понимаешь? Только оболочка, которую нужно похоронить.

– После ваших исследований удивительно, что хотя бы оболочка осталась. – Лицо Петера исказилось злобой, и он с ненавистью посмотрел на моего спутника. – Вам же все равно, кто она!

– Мы должны найти ее убийцу, – спокойно ответил Рудольф, – и для этого использовать все доступные законные методы. Наша цель – найти и наказать, если уж предотвратить оказалось невозможно.

– Оказалось невозможно, – как эхо повторил Петер. – Но почему, почему она?

И столько отчаяния было в его голосе, что слезы на глаза наворачивались.

– Петер, ее уже не вернешь, – инора Эберхардт была само понимание. – Теперь только и осталось как-то с этим примириться и жить дальше.

От ее показного участия мне стало нехорошо, но я постаралась спрятать свои чувства к этой лживой женщине вглубь, подальше. Ни к чему ей знать, что я о ней думаю.

– Примириться? – вскинулся Петер. – А вы теряли кого-нибудь столь близкого?

– Сестру, – просто ответила инора Эберхардт. – Мы прожили вместе всю ее жизнь. Родители наши умерли рано, и мне пришлось взять на себя заботу о ней. Она мне скорее даже как дочь была – все-таки пятнадцать лет разницы между нами. Когда она погибла, я тоже думала, что умру от горя.

– Тогда вы меня понимаете, – грустно сказал Петер. – А дети у нее были?