Бронислава Вонсович - Плата за одиночество [litres]

– Так я уже пришел, нужно радоваться!

Он нахально поцеловал меня в щеку, пользуясь присутствием иноры Эберхардт, которая лишь снисходительно ему улыбнулась. Петеру подобное проявление чувств было неприятно – он нахмурился и отвернулся в сторону. Вспомнил ли он Сабину? Или подозрения Рудольфа в его отношении не так уж беспочвенны? Этого я не знала. Но мне хотелось думать, что расстроили его непрошеные воспоминания, а не вид того, как на его глазах рушатся тщательно разработанные планы. Как будто этого было мало, Рудольф небрежно добавил:

– А огорчаться будешь завтра – я прийти не смогу, у нас вечером… Впрочем, это вам знать необязательно.

– Я тогда Штефани отпущу пораньше, – предложила инора Эберхардт. – Чтобы за нее не волноваться.

Надо же, оказывается, она обо мне волнуется! Никогда бы не подумала.

– Спасибо, инора Эберхардт, – все же поблагодарила я ее, перед тем как Рудольф вытянул меня из магазина. – До свидания.

– Что ты так на нее дуешься, – сказал он сразу, как мы вышли. – Всем же заметно. Такое поведение сразу вызывает подозрения.

Объяснять я ничего не стала, вместо этого спросила:

– А что у вас завтра вечером? Или мне это тоже знать не обязательно?

– Тебе как раз обязательно, – довольно сказал Рудольф. – Видела, как Гроссер напрягся? Уверен – завтра проявится. А мы его прихватим сразу, как только попытается на тебя воздействовать.

Как Гроссер напрягся и напрягся ли, я не видела – на него не смотрела, слишком много у меня было объектов для наблюдения и без него. Но представить Петера преступником я так и не могла.

– И как вы его прихватывать будете? – недоверчиво спросила я.

– Посидим в комнате, пока ты его на кухне кормить будешь, – без тени сомнений ответил Рудольф. – Дождемся, пока он ментальные заклинания применять начнет, и все – тут же арестуем, от зафиксированного артефактами нарушения не отопрется. Кого на ментале прихватили, можно жестче допрашивать, даже в сознание лезть без дополнительных разрешений. А после этого дело можно будет закрывать. Так что главное – дождаться… Условия, конечно, не ахти, но тут ничего не поделаешь. Жаль, что у тебя только одна комната, было бы хоть две, разместились бы удобнее.

Мне самой и одной комнаты хватает. Это не делить спальню с целой кучей посторонних девушек, постоянно за тобой подсматривающих и подслушивающих. Но разве ему это понять? Так что и говорить не стоит.

– По-твоему, преступник не заметит, что, кроме меня, в квартире еще кто-то есть? – скептически спросила я. – Да еще не один, а целая компания магов.

– Можно ауру артефактом подправить, – небрежно сказал Рудольф. – Будет считать, что у тебя в комнате приблудный кот.

– Один ты за приблудного кота еще сойдешь, – недовольно сказала я. – Но ты же не один будешь. С чего он вдруг решит, что у меня в квартире сборище кошек? Ты серьезно считаешь, что преступник – идиот?

– Временами Петер наводит меня на такие мысли, – кивнул Рудольф. – Но да, это же не обязательно он.

Он задумался.

– Можно этажом выше посидеть, – наконец сказал он неохотно. – Или кто-то один в комнате, остальные выше. Один кот – это же не подозрительно? Здесь и те, кто поумней Петера, подвоха не заметят.

Одного кота я сама завести хотела, очень уж невыносимо было одной вечерами. В приюте думала – буду счастлива, когда никто не зудит под ухом и не надоедает, а вот поди ж ты – мне сейчас как раз этого не хватает. Но когда своя жизнь не устроена и неясно, что может случиться в самое ближайшее время, брать домой беззащитное существо – безответственно. Вот закончу Академию и заведу кота. А закончу я ее непременно.

Рудольф опять потащил меня на прогулку по Гаэрре, потому что оставаться в квартире наедине с ним надолго я не хотела, а ему непременно надо было показать, что у нас все серьезно. Так серьезно, что не поторопись тот, кто стоит за убийствами и ждет возможности сорвать крупный куш, то ни с чем и останется. Вот только я прекрасно помнила слова инора Шварца, что преступника устроит и вдова – ему не я нужна, а рецепты. Под эти мрачные мысли красоты города не радовали, пусть мне их показывал с шутливыми комментариями не самый плохой молодой инор. Настолько не самый плохой, что за него я боялась намного больше, чем за себя.

– Штефани, ну улыбнись ты мне, что ли, – не выдержал Рудольф. – А то у людей впечатление создается, что я тебя насильно таскаю.

– Знаешь, Руди, я все думаю про запланированную на завтра засаду, – честно ответила я. – С одной стороны, мне хочется, чтобы все быстрее закончилось, а с другой – не хочу, чтобы кто-то при этом пострадал, а особенно ты.

– Я тоже не хочу страдать. – Он широко улыбнулся и продолжил: – Штеффи, солнышко, зачем тебе переживать о том, чего никогда не будет? У нас все так тщательно продумано и подготовлено, что ничего опасного не случится. Преступник ожидается завтра, а сегодня давай просто погуляем, а? Смотри, вот замечательное кафе, там делают самое лучшее мороженое в Гаэрре. Я туда часто ходил, пока учился.

И мы пошли в это кафе на экскурсию с дегустацией, по выражению Руди. Сегодня он был очень оживлен. Наверное, его радовало, что завтра все наконец закончится. Я покрутила на руке обручальный браслет. Забавно, но я его почти не чувствовала, он уже казался частью меня, так легко и естественно я с ним сжилась.

– Мешает? – неправильно понял меня Рудольф. – Потерпи, недолго осталось.

– Надеюсь, что недолго, – согласилась я.

Мороженое было очень холодным и приторно-сладким. Таким, что у меня зубы сводило. Я съела примерно половину, остальному позволила растаять и растечься по креманке жирной белой лужицей. Сегодня я поняла, что мороженое не люблю. Но и чего-то другого не хотелось.

– Штеффи, все будет хорошо, – вздохнул Рудольф. – И с тобой, и со мной. Не переживай ты так, а то по тебе сразу все видно, и у преступника появятся подозрения.

И со мной, и с ним. Да, наверное, все будет хорошо. Но по отдельности. Я вздохнула.

– А может, я переживаю, что завтра не смогу тебя увидеть?

– Так сегодня же можешь. – Он вновь широко улыбнулся той улыбкой, что привлекала встреченных нами сегодня инорит не хуже комплиментов в их сторону. – Вот и наслаждайся. – Потом тихо, почти шепотом сказал: – Сейчас не дергайся, а сделай вид, что тебе очень приятно. Возможно, за нами наблюдают.

Он взял мою руку и нежно ее поцеловал, проведя большим пальцем по ладошке. Вид у него при этом был донельзя счастливым, как у кота, дорвавшегося до мяса, оставленного без присмотра нерадивой хозяйкой. Неожиданно оказалось, что мне его прикосновения действительно приятны, в притворстве нужды не было. Его поглаживание было такое интимное, предназначенное лично для меня, а не для возможных сторонних наблюдателей.