Анна Орлова - Брак на выживание [litres]

– Паутинка, – объяснил он хрипловато и убрал руку. Передернул плечами и заговорил совсем иным тоном, преувеличенно деловитым: – Кстати, у меня созрела одна идея… Надо, чтобы ты написала записку.

Я лишь кивнула. Мыслей в голове не осталось. Только чувства – тягучие, сладкие и пряные – как горячий шоколад. Только желания, от которых кровь приливает к щекам и подкашиваются колени. Да что со мной творится?!

Он получил желаемое – разумеется, речь о записке! – и отбыл. Напоследок сообщил небрежно, что вряд ли вернется ночевать. Мне же было велено привести в порядок кучу каких-то записей, для чего мистер Лэйн заботливо перенес печатную машинку на кухню. Печатала я медленно, так что это должно было меня занять на целый день. На то, видимо, и был расчет…

Я стучала по клавишам машинки, пока от ее стрекота не разболелась голова. Выпила чаю и прилегла подремать. Снова печатала. Опять пила чай. День тянулся бесконечно.

Призраки не показывались на глаза. Щенок всласть наелся и спал в саду. Толку от него теперь было мало, но не прогонять же! Наверно, я должна была радоваться, что душа Майкла обрела покой… Радоваться не получалось. Было тоскливо и муторно, приходилось занимать себя работой.

Почерк у мистера Лэйна был неплохой, хоть и с сильным наклоном влево. Затруднения вызывало лишь обилие сокращений и непонятных слов. И ведь не напишешь наобум! Приходилось медленно и мучительно разбираться, о чем шла речь. Часть юридических терминов мне была знакома хотя бы на слух, но с некоторыми я столкнулась впервые.

Сгустились сумерки. Я безо всякого аппетита поела и вновь села за работу. Это лучше, чем изводить себя раздумьями, упреками или, хуже того, бесплодными мечтами.

За расшифровкой особо заковыристого словечка пришлось даже идти в кабинет и, тихо ругаясь, рыться в Уголовном кодексе. Слышали бы меня преподавательницы из пансиона! Вымытый с мылом рот – наименьшее, что мне грозило. Кхм, что-то частенько я стала их вспоминать. Неужели совесть мучает?

Я зажгла настольную лампу и присела на угол стола, листая кодекс в поисках нужной статьи… и тут он сам собой раскрылся на заложенной странице. Вместо закладки лежал цветок – уже почти засохший. Марассия? Откуда у Грегори такая редкость?! Ответ мог быть лишь один.

Не знаю, сколько я так просидела. Глядя на любоцвет. Думая. Вспоминая. Взгляды, шутки, прикосновения. Слова леди Блэкфич про мальчишку, который дергает за косички девочку. То, как он тряс меня, окровавленную. Как нес на руках, сняв с того проклятого моста. Как подыскал удобный предлог, чтобы оставить меня подле себя.

Все это могло иметь лишь одно разумное объяснение. Но оно казалось невероятным. Настолько, что…

– Ты почему тут сидишь? – Знакомый хрипловатый голос так резко нарушил зачарованную тишину, что я вздрогнула всем телом и выронила книгу.

Она с глухим стуком упала на паркет. Цветок лег к ногам стоящего в дверях Грегори.

– Что? – Он поднял брови, удивленный столь необычным приемом. – Получилось вернуться раньше. Ты не рада?

– Откуда у вас… у тебя любоцвет?

Вопрос был – глупее не придумаешь.

Он усмехнулся и устало оперся плечом о дверной косяк.

– А есть варианты? Подобрал в той подворотне, само собой.

Выходит, никто без сувенира не остался. Ричард получил шаль, Грегори – цветок…

– Но зачем?! – прошептала я в растерянности. – Зачем тебе это?

Грегори покачал головой. Взгляд его – темный, странный – не отрывался от моего лица.

– Уверена, что хочешь знать?

Сил хватило только кивнуть.

Он хмыкнул и вошел в кабинет. Остановился в шаге от меня, заставив остро почувствовать неприличность моей позы. Сижу на столе! Стыд и срам.

Щекам стало горячо, и я попыталась сползти вниз… Грегори не дал. Положил руки мне на плечи и мягко удержал на месте.

Неяркий свет лампы под абажуром отбрасывал на его лицо диковинные тени. В окно заглядывала расхрабрившаяся луна. От жара его пальцев, от соприкосновения наших ног гулко бухало сердце.

Он со смешком покачал головой и сказал хрипло, напряженно:

– Я влюбился в тебя еще там, в подворотне. Дрожащую, перепуганную девочку в развратном платье. – Он нервно взъерошил волосы одной рукой. – Демон, я не верил, что так бывает! Назавтра я, конечно, бросился наводить справки. И разъярился, узнав, что ты замужем за чванливым ничтожеством Блэкмором. Решил больше тебя не искать… А потом ко мне примчался твой призрак, вопя, что ты вот-вот прыгнешь с моста. И я, конечно, кинулся тебя спасать. Ну что, довольна?

У меня дрожали губы. Это правда? Издевка? Или – будем откровенны – уловка опытного обольстителя? Скольким девушкам он говорил раньше эти слова? Такие желанные, такие сладкие для женских ушей? Но как же хотелось в них поверить!

Он стиснул руками мои плечи и сознался негромко:

– Мне нестерпимо хочется тебя поцеловать. Можно?

Грегори – и спрашивает разрешения? Смешно, право! Вместо ответа я закрыла глаза и подняла лицо. В конце концов, мы же не в спальне!..

Он не был нежен. Целовал уверенно, напористо, заставляя цепляться за его плечи как за спасательный круг. Принимать ласку – и хотеть еще, еще… Выгибаться и прижиматься к нему, забыв о приличиях и стыде. Забыв, что нас могут увидеть сквозь незашторенные окна.

И когда он отстранился, я потянулась следом.

– Эмма, – Грегори мягко развел мои руки, – я же не железный.

Я вспыхнула и отвернулась.

– Да. Прости, я…

И рассердилась на себя за этот лепет. Что я несу?!

Он как-то устало вздохнул, сграбастал меня и прижал к себе. Сказал мне в макушку:

– Эмма, ты такая умница… но временами такая дурочка! Иди спать, завтра поговорим.

Невесомым поцелуем коснулся моих волос и разжал руки.

Я все еще сидела на столе. Растрепанная, в платье с расстегнутым воротом, с распухшими от поцелуев губами. Почему? Ведь он хотел продолжения! В этом я не могла ошибаться – уж на такое-то моего опыта хватало.

Он шагнул к двери, а я… я оказалась испорченной настолько, чтобы задать этот вопрос вслух:

– Почему?

Грегори обернулся, знакомо приподнял брови:

– Почему – что?

– Ты знаешь, – краснея, ответила я. – И вообще, ты ведь мог и раньше…

Он не разозлился даже. Удивился.

– Эмма, ты за кого меня принимаешь? Думаешь, я мог бы воспользоваться тем, что тебе некуда деваться?

Я молча покачала головой. Ох, если бы я сейчас хоть о чем-то могла думать!

Грегори дернул щекой.

– Ладно. Спокойной ночи!

С учетом обстоятельств прозвучало почти издевательски.

Закрылась дверь. Стихли шаги. А я осталась сидеть на этом проклятом столе, на который никогда больше не смогу взглянуть без смущения.

Я думала, что знаю, какова на вкус мужская любовь. Думала, что уже испытала все, что стыдливо называют «супружеским долгом». Вот только не с супругом это оказалось куда… Слаще? Острее?