Оливия Штерн - Страж её сердца [litres]

Но ведь Эжени нельзя говорить, чем они на самом деле занимались за закрытой дверью. Выходит, придется лгать. Или просто пропустить вопрос мимо ушей.

– Ну, не хочешь говорить, не надо, твое дело. – Девушка усмехнулась. – Я дам тебе настойку, чтоб не понесла, уж что-что, а ребенок тебе сейчас точно не нужен. Однако… Приор снял с тебя печать?

Алька села на кровати, прижимая к груди одеяло, и виновато опустила голову.

– Ну-ка, дай посмотрю.

Через мгновение теплые, испачканные мукой руки Эжени легли на ее щеки, поднимая лицо вверх, к свету.

– У приора губа не дура, – заключила девушка, – надо тебя откормить.

«Не надо, – мысленно возопила Алька, – я же летать не смогу!»

– Ты хорошенькая, очень милая, – добавила Эжени. – Понимаю, отчего он на тебя так запал.

– Да ну, глупости какие! – Алька отмахнулась. – Я двуликая, он двуликих ненавидит.

– Ну да, ну да. И как он, сильно тебя ночью ненавидел? Послушай, подруга, ты-то слепая, но я-то нет. Последние дни ниат приор смотрит на тебя ну просто нитковыдиральным взглядом.

Девушка выпрямилась, потом взяла со стула Алькино платье и белье, переложила на кровать.

– Нитковыдирательным?

– Это так, знаешь ли, когда смотрит и взглядом выдирает все нитки из швов. Что при этом случается с одеждой?

– Она должна развалиться на части…

– И упасть на пол. – Эжени весело рассмеялась, хлопнула ладонями по переднику. – Ну все, все. Давай поднимайся, ниат Эльдор ждет.

И Алька почему-то тоже рассмеялась. Особенно ей понравилось словечко «нитковыдирательный». Правда, что ли, Эльдор так на нее смотрит? В это невозможно поверить. А что, если и правда так?

И ничего хорошего.

Смотрит, как на девку, которую можно уложить в постель, а потом вышвырнуть, как ненужную, использованную вещь. Алька не хотела себе такой судьбы. Ну и потом, Эльдор – приор Роутона, а она – двуликая. Им все равно невозможно быть вместе. Нельзя и неправильно.

Но прежде чем нести кофе хозяину, Алька оделась, отнесла перо к себе, умылась и причесалась. Обрезанные Марго волосы отрастали, темными волнами обрамляли скулы, щекотали шею. Когда-то Алайна Ритц делала себе красивые прически, украшала их шпильками с цветами или лентами. Но все ушло.

Когда сварила кофе и принесла в кабинет, приор уже сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. В мятой с ночи рубашке, которую умудрился забрызгать чернилами. Даже не взглянул на Альку, лишь коротко кивнул. Она аккуратно поставила белую чашечку на стол, рядом блюдце с песочным печеньем, которое к балу испекла Эжени, и бесшумно шагнула к двери.

– Подожди.

Алька быстро обернулась. Эльдор строго и хмуро смотрел на нее. Ну вот что, это и есть тот самый «нитковыдирательный» взгляд? Глупости. Эжени просто показалось, просто потому что сама она счастлива с Эндрю и поэтому хочет счастья и другим. Хотя какое тут счастье с приором Надзора.

Эльдор указал на кресло:

– Сядь.

И снова углубился в написание бумаги. Алька сидела и слушала, как шуршит перо. Пахло чернилами и кофе. Смотрела на склоненную голову Эльдора, на его руки с длинными крепкими пальцами. Ей хотелось убежать из кабинета, потому что… ловила себя на том, что приор Эльдор кажется красивым.

«В любом случае тебе, как здравомыслящей девице, стоит держаться от всего этого подальше. Не забывай, что ты рабыня на пять лет. А еще помни, что он хотел отрубить тебе руки».

Наконец приор отложил бумагу и уставился на Алайну.

– Как ты себя чувствуешь? Я не стал тебя будить.

– Спасибо, все хорошо. – Она выдержала его взгляд.

– Ты, пожалуйста, помалкивай о том, что было ночью.

– Конечно, ниат Эльдор.

А сама подумала: вы меня за дурочку держите?

– Я только что написал в Надзор длинное обоснование, почему ты без печати.

Алька пожала плечами:

– Мне кажется, печать не так уж и обязательна. Я все равно в ошейнике, ничего не успею плохого сделать.

– Да, да… – Он взял чашку с кофе, потом снова поставил ее. – Без печати ты мне куда больше нравишься.

– Спасибо, ниат Эльдор.

Он вдруг улыбнулся – точь-в-точь как тогда, когда выловил из ее волос перо.

– Думаю, когда мы вдвоем, ты можешь называть меня по имени. Меня зовут Мариус. Это вполне нормально, после того что было между нами этой ночью.

Его темные глаза смеялись, а Алька снова начала краснеть.

И разозлилась.

Ему-то весело, да, вот так играть с ней. А ей что? Тоже веселиться? А ведь хочется плакать.

– Зачем вам все это, ниат Эльдор, – устало посмотрела на него девушка. – Вы начинаете вести себя со мной так, как будто я… как будто я – что-то важное. Но ведь это не так, я ничто и никто. Почему вам так нравится меня дразнить тем, чего никогда уже не будет? Вам доставляет удовольствие раз за разом возвращать меня к прежней жизни? А когда последует щелчок по носу? Когда снова напомните о том, что я рабыня? Что я двуликая? Что мне вообще не место среди людей?!

Она вскочила с кресла и заходила туда-сюда по кабинету. Теперь, после ночи в мягкой постели с запахом кофе и книг, Альке стало плохо. Она заставила себя снова повернуться – и посмотреть на свою жизнь, настоящую жизнь. И было понятно, что ничего хорошего уже не будет. Так к чему все это?!

Не заметила, как повторила все это вслух.

Эльдор медленно выбрался из-за стола.

– Ты ведешь себя так, как будто я тебя обижаю чем-то.

– Обижаете, да! – Алька развела руками. – Обижаете тем, что не даете забыть, кем я была. Пастырь, да лучше б я по-прежнему жила с Тибом! Так было бы честнее, ниат Эльдор. И не было бы так больно.

– Но для этого нужно, чтобы ты никогда не лазила в мой особняк, чтобы стащить пару серебряных ложек.

Алька внезапно поняла, что он смотрит на нее, посмеиваясь. Вспыхнув, она резко развернулась, чтобы выбежать из кабинета, но не тут-то было.

Ее поймали, крепко обхватили за талию, прижали к себе.

Алька окаменела. Это еще что такое? Еще один спектакль? Так зрителей нет.

Страх сковал по рукам и ногам, лишая способности сопротивляться.

– И где у тебя болит? – Шепот Эльдора затерялся в ее волосах. – Здесь? – Мягкое поглаживание под грудью, от которого у Альки потемнело в глазах. – Или здесь? – Рука переместилась выше, палец обрисовал яремную ямку.

– Отпустите, – простонала она, – я двуликая, помните? Такие, как я, убили вашу семью.

– Но, как ты уже однажды заметила, это была не ты.

Она не могла видеть его лица, но чувствовала, что Эльдор улыбается.

– Вы меня ненавидите, – задыхаясь, прошипела она.

– Увы, нет. Больше нет.

Он так и не убрал руки от ее шеи, мягко поглаживая, вычерчивая на коже пламенеющие узоры. И так крепко прижимал к себе, что у Альки уже не осталось сомнений в его намерениях.

«А может, и пусть? Пусть это будет Эльдор? Мне ведь никогда не обрести семью, я никогда не выйду замуж. А так хоть узнаю, как это…»