Оливия Штерн - Страж её сердца [litres]

В ее взгляде мелькнула тревога. Мелькнула – и утонула в бесконечной графитовой глубине. Алайна медленно кивнула.

Рядом с ней он делался сам на себя не похож. Мозги выключались, как будто кто-то накрывал колпаком плошку с лайтерами. И воцарялась тьма – приятная, бархатная, пряная, с привкусом сладких яблок. Во тьме этой… Ох, что там творилось, в этой тьме! Это не имело ничего общего ни со здравым смыслом, ни с полученным воспитанием, ни с привычной сдержанностью. Даже с Ровеной, которую, как считал, искренне любил, такого никогда не было. С Ровеной, выходит, вообще все было чисто механическим, не затрагивающим ничего в глубине. Ну да, красивая женщина с красивым телом. Восторг, восхищение, вполне естественное желание обладать. И все. А рядом с этой птичкой Мариус окончательно терял себя самого, растворяясь в сладкой тьме, уподобляясь несомому ветром листку. Что она с ним сделала, Алайна Ритц? Когда успела? Что такого было в ее мягких, совершенно непорочных, но при этом таких развратных губах? В ее легких руках? В ее запахе?

Он не знал и не хотел знать.

Только удивлялся тому, как быстро и незаметно все это произошло с ним. Со стражем Надзора, который ненавидел всех двуликих этого мира.

Мариус честно старался не распускать руки. Просто целовал Алайну, глубоко, нежно, насколько получалось. Но каким-то образом рубашка девушки расстегнулась, и вдруг Мариус понял, что его синяя птичка уже просто распластана спиной на скамье, стискивает побелевшими от напряжения пальцами полированные доски. Глаза Алайны были закрыты, ресницы трепетали, с полуоткрытых губ срывалось рваное дыхание, перемежаемое тихими стонами наслаждения. А сам он, срываясь в кромешный мрак, ласкал ее грудь губами, языком, шалея от запаха девичьего тела, от ощущения бархатной кожи под подушечками пальцев. И хотелось большего, раздеть ее до конца, раздвинуть стройные бедра и наконец сделать ее своей, навсегда. Но так было бы неправильно. По крайней мере, не здесь, не в этой беседке и не на скамейке.

Или все же?..

Когда он добрался до застежек ее штанов, Алайна дернулась всем телом, посмотрела на него затуманенным взглядом.

– Пожалуйста…

И было неясно, что – пожалуйста. То ли остановиться, то ли продолжать.

Она что-то еще пискнула, но Мариус просто закрыл ей рот поцелуем, а сам, скользнув рукой под жесткую ткань старых штанов, нащупал тонкие батистовые панталончики.

– Не надо, – пробормотала Алайна, дыша тяжело, кое-как упираясь руками ему в грудь.

– Я тебе ничего дурного не сделаю, – шепнул он, стараясь не сорваться, – не бойся. Но если ты скажешь, я остановлюсь. Да, нет – выбор всегда за тобой.

Она замерла и напряглась, словно струна.

– Да, – сорвался полувздох-полустон, – да!

И обмякла, когда его пальцы нашли то самое сокровенное, которое было совершенно готово принять его.

– Ш-ш-ш, моя птичка. Ты такая сладкая. Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Разве я так много хочу?

Несколько мучительно-медленных движений пальцами – и тело Алайны резко выгнулось дугой, ее глаза широко распахнулись, с губ слетел вскрик.

А потом она внезапно расплакалась так горько, что Мариус вмиг спустился с небес на землю, совершенно забыв о том, что у самого в паху болезненно ныло.

– Что? Что такое? Ну, Алечка, что случилось? Тебе разве было больно?

Сгреб ее в охапку, прижал к себе и принялся укачивать, как укачивал свою маленькую сестричку.

– Я свинья, – заключил он, – прости меня, маленькая. Но когда я рядом с тобой, мне трудно сдерживаться. Мне постоянно тебя хочется трогать, во всех местах. Да, вот такая я скотина.

Алайна всхлипнула и мотнула головой.

– Ну скажи. Скажи, что думаешь обо мне, – выдохнул он ей в макушку. – Не надо было, да?

– Нет, – прошептала она горестно. – Нет, я сама хотела, но не думала, что это будет так… сладко.

– Ты не будешь меня бояться. – Он прижал ее к себе еще крепче. – Тебе будет со мной хорошо, маленькая птичка. Если ты захочешь. Обещаю. А остальное мы одолеем.

И он был совершенно уверен в том, что говорил.

Алайна вздохнула, обхватила его руками за шею и зашептала на ухо:

– Я верю тебе. Верю. И мне правда хорошо с тобой. Просто все так странно… Я не думала, что так будет.

В особняк они вернулись, когда солнце уже село. А до этого просто разговаривали, как могли бы разговаривать очень близкие люди. У Алайны все еще краснели уши, но она хотя бы не боялась смотреть в глаза Мариусу, а он тонул в бесконечной, хрустально-чистой глубине ее глаз и чувствовал себя таким же счастливым, каким был в далеком детстве.

Но пришлось вернуться.

По возвращении Мариуса ждал неприятный сюрприз: в гостиной, откинувшись на спинку кресла, его ждала Ровена. Заплаканная, растрепанная и злая. Она вскочила на ноги, едва завидев его, обожгла ненавидящим взглядом Алайну.

– Мариус! – картинно заломила руки. – О Пастырь, где ты был? У моей кареты сломалась ось в двух шагах отсюда, а до Роутона далеко… Я могу переночевать у тебя?

– Я пойду, ниат Эльдор, – упавшим голосом проговорила Алайна и удалилась.

Мариус с досадой уставился на Ровену. Какого крагха ей надо? Испортить такой прекрасный вечер!

– Я не принимаю гостей, – ответил сухо, – а тебя дома ждет муж.

– Муж… – Ровена зло сверкнула глазами. – Попрекаешь меня мужем? А между прочим, я до сих пор храню твое кольцо!

Она подошла ближе и гордо продемонстрировала перстень с раухтопазом.

– Конечно, хранишь, – согласился Мариус, – еще б ты золото с камнями выбрасывала!

– Дело не в золоте, – Ровена высокомерно вскинула подбородок, – дело в уважении и памяти.

– Вот прямо в уважении! – хмыкнул Мариус.

Ему совершенно не хотелось препираться с женщиной, которую – хвала Пастырю – наконец начал забывать.

Но выгонять ее в ночь тоже казалось нехорошим решением.

Поэтому он прошел мимо нее к лестнице. Обронил на ходу:

– Оставайся. Пойди к Марго, она выделит тебе гостевую спальню. А мне не надоедай, не забывай, что я нынче приор Роутона. Можешь и схлопотать за назойливость.

– Мариус! – возмущенно взвизгнула Ровена за спиной. – Это, наконец, некрасиво!

– Некрасиво было найти твоего любовника в моей постели, – отрезал он. – Я тебя предупредил. Не нравится – иди ночуй в саду. Ночи нынче ясные, хоть и прохладные.

На удивление, в сон провалился, как младенец. И снов не было. Только в определенный момент Мариус буквально подскочил на кровати, хватаясь за нож. Разбудило странное ощущение, что кто-то присутствовал в комнате.

И почему-то совсем не удивился, когда в полосу лунного света, льющегося из окна, из тени шагнула Ровена. В тончайшей сорочке, очень короткой, едва скрывающей бедра. Пышные волосы были распущены, стекали по плечам мягкой бледно-золотой пелериной, глаза блестели. Удушливой волной поплыл по спальне аромат ее духов, как будто она в них выкупалась.