Василий Криптонов - Палач, скрипачка и дракон

И в тот момент, когда каждый в зале приготовился умереть, смычок остановился. Сотни пар глаз смотрели на него, пока он, подрагивая, висел в воздухе. Неужели все? Неужели так и оборвется это… нечто?

Наверное, сама Энрика этого не знала. Тишина была частью ее реквиема, и сейчас она слушала, ждала, что подскажет «немелодия», как распорядится жизнь, какой звук или «незвук» должен раздаться следующим.

Жизнь распорядилась, но следующий аккорд реквиема суждено было сыграть не Энрике. Как будто порыв ветра снаружи — такой сильный и яростный, что его слышно даже здесь, сквозь толстые каменные стены. Да и сами стены содрогнулись.

Удар. Что-то сыплется сверху. Взгляды поднимаются к потолку, но никто не издает ни звука, хотя одна и та же мысль зарождается у всех одновременно.

Удар, удар, еще удар. Словно кто-то громадный идет по крыше, точно зная, где должен остановиться. Потом — тишина.

Скрипачка Энрика Маззарини опустила смычок и подняла голову. Некоторые говорили, что она улыбнулась, несмотря на текущие по щекам слезы. Другие утверждали, что лицо ее исказила гримаса ужаса. Третьи рассказывали, что не было ни того, ни другого: Энрика просто подняла голову, и тут же потолок раскололся надвое с душераздирающим грохотом. На сцену и в зал полетели камни. Ледяной вихрь ворвался в помещение, засвистел, заметался, запуская морозные когти в тела людей.

И люди не выдержали. С визгом и грохотом, роняя стулья, бросились к выходу. Давили друг друга, отталкивали, били, охваченные животным ужасом.

А Энрика стояла на сцене и смотрела вверх, слишком ошеломленная, чтобы улыбаться или испытывать ужас. Из темноты на нее глядели два огромных ярко-синих глаза. Разверзлась гигантская пасть, в которой клокотало пламя, но наружу вырвалось лишь рычание, поднявшее еще более могучий вихрь, разметавший волосы Энрики жарким порывом.

Две огромные передние лапы ступили на сцену, ломая ее, проваливаясь вниз, к каменному полу, который едва-едва выдерживал такой вес. Чешуйчатая голова приблизилась к Энрике, глаза холодно смотрели на нее, будто ожидая последнего слова.

И Энрика ударила смычком по струнам, выдав последнюю ноту. После чего опустила скрипку и смычок, тряхнула головой и выставила вперед правую ногу, бросая вызов дракону.

Дракон задрал голову, заревел так, что разорванное пополам здание филармонии содрогнулось, как живое. Пламя заклубилось в огромных ноздрях. А потом — кто мог ожидать от столь гигантской твари такой быстроты? — когтистая лапа метнулась вперед, фейерверком полетели щепки и доски из разгромленной сцены. Послышался крик Энрики Маззарини, оглушительно хлопнули два огромных кожистых крыла, и страшное видение исчезло. Не было больше ни дракона, ни Энрики Маззарини. Сцена опустела. Только на чудом уцелевшем ее участке, жалобно звеня, подпрыгивала серебряная корона.

Зрители тоже успели сбежать. В зале осталось пять человек.

Лиза и Рокко, затаив дыхание, стояли у стены и смотрели на Ванессу. Ждали, что она скажет, когда очнется. Они рассказали ей все, но это было десять минут назад. С тех пор рыжая ведьма сидела неподвижно за столом, гипнотизируя обкусанное яблоко.

— Вот сволочь! — прозвучали первые слова.

Лиза покосилась на Рокко:

— Как думаешь, это она о тебе или обо мне? — спросила шепотом.

— Если бы о нас — она бы не говорила, — так же шепотом ответил Рокко. — Убила бы сразу. Значит, про своего.

Ванесса не слушала. Нервно барабанила пальцами по столу, пока в глазах разгоралось зеленое пламя. Рокко почувствовал, как Лиза сжала его руку и вздрогнул. «Долго еще так вздрагивать придется», — подумал он. С ума сойти. Вот эта вот девушка рядом — жена! И это на всю жизнь! Как такое может быть?!

— Развод! — Ванесса лупанула кулаком по столу и, выудив из блюда с фруктами персик, принялась страстно его поедать.

Рокко моргнул, обдумывая слово, произнесенное сестрой. Осторожно высвободил руку, подошел к столу и сел.

— Развод? — переспросил он. — А разве так можно?

— Размечтался! — Ванесса плюнула ему в лоб косточкой от персика. — Тебе нельзя. А вот несовершеннолетняя девица вправе развестись, если супруг ей изменяет. Только там условие есть — должны два уважаемых члена измену засвидетельствовать. Но я ему устрою членские свидетельства! Лизонька, солнышко, кисонька моя, передай, пожалуйста, вон ту баночку. Ай, спасибо, радость, уважила!

«Сонный порошок», — отметил про себя Рокко, глядя на баночку, которую Ванесса пыталась упрятать под куртку.

— Куда тебе столько? — спросил он. — Там взвод драконов усыпить можно.

— Вот и пускай поспит, котеночек, — мурлыкнула Ванесса. — Утомился, небось. Ладно, все. Ждите меня с победой!

Она пошла к выходу, обула сапоги.

— Девчонок не угробь, — напутствовал Рокко. — Батька проснется — убьет.

— Поучи еще, — буркнула Ванесса и выскочила за дверь.

Рокко, вздохнув, опустил голову на стол.

— Меня-то Аргенто так и так убьет, — пробормотал он. — Как же спать-то хочется… Ну ничего, скоро высплюсь сном вечным.

Лиза тихонько положила руки ему на плечи.

— Ты поспи, — сказала она. — Я, если что, продам флакончик.

— Святая ты, Лиза, — зевнул Рокко. — Да разве до сна мне сейчас? Времени в обрез. Тебя отбили, надо в Ластер двигать.

— И что ты там сделаешь? — ласково спросила Лиза. — Двоеженство Дио осуждает.

— Да я этим сволочам весь за́мок с землей сровняю! — выпрямился Рокко. — Узнают, что это такое, когда Рокко Алгиси выбирается косорезить на гастроли! Аргенто не зря говорил, что за мной если не присмотреть, так я весь мир в труху порушу. А там-то за мной смотреть некому будет.

Лиза погладила его по голове, успокаивая, будто маленького ребенка.

— Тише-тише, — прошептала она. — Ты мне лучше вот что скажи: карабинеры в отсутствие Нильса кому подчиняются?

— Фабиано, надо полагать. А что?

Лиза молча показала в окно. Рокко, приподнявшись, разразился страшными ругательствами.

— Извини, — тут же сказал он Лизе и бросился запирать дверь. Не успел засов задвинуть, как в дверь заколотили.

— Карабинеры его святейшества! — послышался голос Томмасо. — Требую открыть дверь, иначе мы ее вынесем!

— Ты чего злой такой, Томмасо? — удивился Рокко. — Баба, что ли, не дала?

Говоря, он корчил Лизе грустные рожи, давай понять мимикой и жестами, что не он такой, жизнь такая, и приходится говорить с людьми, блюдя престиж. Лиза кивала и сложными ответными жестами поясняла, что понимает и вовсе даже не осуждает, и пусть Рокко уже делает, что ему заблагорассудится, лишь бы все закончилось хорошо.

— Синьор Алгиси, — отозвался Томмасо, — у нас приказ вас арестовать. Вас и вашу супругу. Прошу, не осложняйте нам миссию, иначе придется…