Василий Криптонов - Палач, скрипачка и дракон

Рокко, закрыв глаза, усмехнулся. Безупречно! Безупречно, Диаскол его задери! А объяснять сейчас что-то карабинерам — все равно что горохом в стенку кидать. Вон с какой ненавистью таращатся. Еще бы! Энрику-то все любили, а Нильс — какой-никакой командир.

— Встать, — сказал Томмасо.

Рокко посмотрел на него, перевел взгляд на Лизу, которая еще крепче вцепилась в его руку.

— Что будет с ней? — спросил Рокко.

Фабиано, спохватившись, повернулся к Лизе, которая на этот раз встретила его взгляд.

— Да-да, синьора Алгиси… — Фабиано задумался. — Ну, честно говоря, я не знаю, какую именно роль во всем этом играла она. Вполне возможно, оказалась невинной жертвой. Однако это не отменяет фактов: в монастырь она не пошла. Следовательно, никаких денег ее мать не получит. Полагаю, синьора Алгиси может наслаждаться положением вдовы, как и ее мать. Очень жаль…

— Нет! — перебила Лиза. — Все было не так. Я с самого начала помогала Рокко. Все, в чем вы его обвиняете — также моя вина.

— Ты что делаешь, дура?! — завопил, хватаясь за голову, Рокко.

— А что еще должна делать добропорядочная жена, когда правитель города и духовный наставник горожан, не моргнув глазом, клевещет на мужа? — повысила голос Лиза. — Моему слову никто не поверит, изменить я ничего не могу. Так значит, разделю судьбу! Детей у нас нет, бросать некого.

— Синьора! — погрозил пальцем Фабиано. — Вы обвиняете меня в клевете? Будьте благоразумны…

— А то что? — Лиза гордо подняла подбородок. — Два раза казнишь, лживый кусок сала?

Рокко мягко оттолкнул Лизу, подался вперед, глядя в глаза Фабиано:

— Рика и Нильс живы, — сказал он. — Они вернутся в двенадцать часов.

— Ложь, — усмехнулся Фабиано. — Гуггенбергер подтвердил их смерть. Энрику сожрал дракон, это происходит в половине двенадцатого каждый год, в один и тот же день. Нильса казнили.

Рокко вспомнил, как Гуггенбергер, разломав стул, бросился на поиски Энрики. Больше никаких сведений из Ластера не поступало. Что он, Рокко, мог поставить на жизнь Энрики, кроме своей веры?

— Они живы! — повторил он громче. — Какие проблемы подождать полчаса? Вот все и выяснится…

— Что-то я не вижу Ванессу, — перебил Фабиано. — Какую еще гнусность она успеет сотворить до двенадцати? Что вы задумали, синьор Алгиси? Нет, хватит, я не желаю слышать. Взять их обоих. Тащите на площадь и созывайте людей! Пусть видят, что бывает с теми, кто свой карман ставит превыше жизни человека!

Рокко потер о штаны вспотевшие ладони, и правая наткнулась на что-то круглое в кармане. Монета. Та самая монета, с которой началось знакомство с колдуном. Рокко так с ней ни разу и не расстался, всегда таскал с собой, перекладывал из старой одежды в новую, даже не задумываясь. Сколько раз она спасала ему жизнь? Дио знает, сколько.

— Встать! — Томмасо шагнул к Рокко, держа палец на спусковом крючке.

— Не двигайся, — шепнул Рокко, обращаясь к Лизе. — Всем святым заклинаю: не двигайся!

И когда Лиза чуть заметно кивнула, Рокко прыгнул.

Карабинеры опешили от такой дерзости. Эдуардо шагнул ближе к двери, Армелло взял на прицел окно. Они думали, что Рокко собирается бежать, наивные!

Рокко взлетел на стол и оттуда бросился на Фабиано. Тот пытался вскочить, но габариты мешали ему двигаться быстро. Худой и стремительный Рокко повалился на жреца, одной рукой сгреб его за ворот, другой ударил в лицо. Раз, другой, третий, чуть не плача от удовольствия. Нос набок, фингал под глазом, челюсть не сломал, но поболит изрядно!

В четвертый раз Рокко не успел ударить. Три выстрела раздались почти одновременно. Закричала Лиза. И все стихло.

Нильс Альтерман пришел в себя первым. Он двинулся по проходу к развороченной сцене, одним прыжком вскочил на нее и подобрал корону. Сжав в руке хрупкое серебряное украшение, поднял взгляд к черному небу, усеянному яркими звездами. Тучи, наконец, разошлись, будто в честь праздника решили побаловать людей чистым небом.

— Адам, — сказал Нильс. — Ты со мной?

Но Адам молчал. Он все стоял и смотрел, приоткрыв рот, туда, где только что была драконья голова. Нильс повернулся к нему и повторил вопрос:

— Адам, ты со мной или как?

Адам Ханн часто заморгал, провел ладонью по лицу, будто снимая паутину морока. Взглянул на Нильса с короной.

— Куда «с тобой»?

— Дракон похитил Энрику. И ты еще спрашиваешь, «куда»?

— Ты ведь говорил, что ей все равно не жить. — Адам пожал плечами. — Так может, оно и к лучшему?

Нильс Альтерман почувствовал, как закипает кровь. Страх, целый год гнездившийся в его сердце, кричал, варясь заживо на костре ярости. Нильс спрыгнул со сцены и, по-военному печатая шаг, двинулся к Адаму.

— Если кто-то убьет Энрику Маззарини, — громко говорил он, пронзая Адама взглядом, — то это буду я. Понял? Никто другой ее не коснется. Ни ты, ни принц, ни его палач, ни эта проклятая тварь, которая возомнила, будто ей все дозволено. Однако ей дозволено не все. Есть еще в Ластере такой — Нильс Альтерман, у которого найдется пара слов возражений. Так ты со мной, Адам? Или ты бежишь?

Нильс остановился в шаге от старого друга, который выглядел непривычно растерянным. Он как будто съежился внутри своей огромной шубы.

— С тобой, мой друг, с тобой, — пробормотал Адам. — Только… Скажи, ты обратил внимание на глаза?

— Глаза? — удивился Нильс.

— Глаза дракона. Ты заметил цвет?

Нильс задумался, пожал плечами:

— Вроде они были голубыми?

— Синими, — поправил Адам. — Ярко-синими, как сапфиры…

— И что это значит?

— Не знаю, дорогой друг, не знаю… Может быть, и ничего. Оставим! Итак, какой у нас план?

Но Нильс не успел изложить другу план. В этот момент вмешался скрипучий голос:

— Ты пойдешь спасать мою невесту?

Нильс повернулся на голос и вздрогнул, увидев еще троих человек, незамеченными оставшихся в зале.

— Мама? Папа? Теодор?

Ева плакала, Ульрих обнимал ее, а Теодор смотрел своим обычным, после травмы, спокойным взглядом. Он ждал ответа.

Тихо рассмеялся Адам Ханн:

— Бедная Энрика! У нее столько женихов, что я уже со счета сбился.

— Отвечай! — требовал Теодор. — Ты пойдешь спасать мою невесту, брат?

Нильс покачал головой:

— Нет, Тео. Я пойду спасать свою невесту. Прости.

Теодор на секунду задумался, потом грустно вздохнул:

— Так и знал. Она, должно быть, прескверно моет?

— Отвратительно, — подтвердил Нильс. — Зато великолепно играет.

— Боюсь, мне этого не достаточно. Передай ей, что я приношу извинения, но вынужден отказаться от брака.

И Теодор, полагая разговор законченным, отвернулся, сложил руки на груди. К Нильсу подошли Ульрих и Ева.

— Сынок, — тихо проговорил Ульрих, — я не знаю, что с вами произошло за этот день, но чувствую, что многое изменилось. Она другая. И ты тоже. Теперь я хочу тобой гордиться.